Екатерина Юрьева - Все свободны

— Вася? Это что у нас — унисекс? — засмеялся Юрий Николаевич, отбрасывая меню.

Даже Сухов округлил глаза и ухмыльнулся.

— Василиса, — поправился Лева. — А это Юрий Николаевич.

— Родился. Женился. Посадил дерево и построил дом, — продолжил Юрий Николаевич.

— Объемная картина. А сына родили?

— Дочь. Милая хорошенькая девочка, похожая на маму. Строгостью и прямотой.

— Говорят, у вас хороший бизнес?

— Мой масштаб сильно преувеличен. Но человек я состоятельный, не стану скрывать. Работаем.

— А что тогда так охраняем? — съязвила Вася, махнув головой в сторону двери, где притаился человек в черном, не отрывавший глаз от их столика.

— А стратегическое сырье, — улыбаясь и прихлебывая из стакана, ответил Юрий Николаевич. — Оно тоже входит в круг наших интересов. Но это вы, наверное, знаете.

Стол уже заметали выпивкой и закуской. Это сделали так быстро, что было понятно — все подготовили заранее. Знали здесь вкус Юрия Николаевича. Знали. И не подавали ведь, мерзавцы, сухой крошки на стол, преданно ждали скворцовского финиша в пробках.

— Юрец! Здорово, какими судьбами?

— Это вот ты какими, Санек? — Юрий Николаевич встал и, извинившись, отошел в сторонку с мужиком, который оказался крупным торговцем крупной недвижимостью. Об этом Лева нашептал Васе с Суховым, пока за их столом настала передышка. — Ты же не поклонник нашенской кухни.

— Да партнеры приехали из-за бугра. Захотели нашего национального, колоритного, так сказать. Вот я их сюда и приволок. Пусть закусывают. Только у них от нашей еды несварение обычно случается. Но это потом, — Санек заржал. — А пока пусть обжираются. Слушай, а ты с кем? Что-то у мужика рожа знакомая.

— Ты что? Это же Сухов.

— А Сухов — это кто?

— Русский писатель.

— Да ты что? И что он с тобой делает? Или ты с ним? Сразу скажи, ты придумал новую схему организации финансовых потоков? — Санек знал Юрца давным-давно и понимал, что просто так тот ничего не делает, даже минералку не пьет. — Ну-ка, ну-ка. Это становится интересным. О чем подумал, говори?

— О душе.

Санек прямо замер.

— Да, решил вот задуматься. Может, кто из умных подскажет направление потоков душевных. Такой вот у меня теперь эксперимент.

— Ну-ну. Вспомнил. О душе. Доложишь о результатах. Если потоки наладятся. Ну ладно, приятно посидеть.

— О'кей.

Юрий Николаевич вернулся к столу.

— Прошу прощения — смежный олигарх. Так, кажется, вы нас любите называть.

— А вы не любите?

— Я охоту люблю.

— Стреляете неплохо? — заметил Сухов, хотя и так видно было, что олигарх не промажет.

— Не в городе, на природе, — откомментировал Скворцов. — Люблю.

— Хорошо, что людей не любите, — засмеялся мастер слова. — Ну, за любовь.

Рюмки (уже лихо перешли на водку) стучали и стучали друг о друга, не уставая, и все потихоньку начали набираться.

Похоже, Скворцову действительно ничего было не надо. Он в самом деле искал приятную компанию. И ему нравилось. Это было заметно даже подвыпившим глазом.

— Да я ведь охоту как люблю? — продолжил он. — Как тот грузин те помидоры.

— А вы, оказывается, знаете жизнь, — попытался сыронизировать Сухов. Скворцов не обиделся.

— Жизнь знаете если только вы, Виктор Викторович. А мы только учимся. Я на охоту езжу часто совсем один, — не унимался олигарх. — В какую-нибудь деревню — африканскую, например. Тишину слышно. Если туземцы, конечно, в барабаны не бьют, чтоб слонов отпугивать. — Он все чаще улыбался. — Как-то даже день рождения отметил в туземном обществе. Они мне праздник закатили. Ну по заказу предварительному. Их барабаны и дудки имеют какой-то другой звук, не для нашего уха.

— Виктор Викторович, смотрите, а ведь он действительно людей не любит. Как и мы. Прелесть какая, — по-свойски дернула Вася Сухова за рукав.

— Богатые тоже люди, — Сухов ухмыльнулся. — Сделал вид, что скаламбурил, простите. Так просто ведь и слова не вставишь в ваш сентиментальный монолог.

Прерии и саванны, как оказалось, редко заходили в жизнь Скворцова. И тот день рождения он припомнил лишь потому, что отвалил отсюда — слишком хотелось тишины, до тошноты хотелось. Оказывается, Скворцов любил ездить в лес или в поле — по поземке, листве, грязи и гонять зайцев, уток, кабанов. Все, что попадется. Пробираться по снегам и болотам — в сапогах и валенках. На лошади или пешком, в компании или в одиночестве. И компанию он предпочитал своеобразную — деревенских мужиков, то есть мужиков из той деревни, куда прибывал, хоть бы и заурюпинской. Любил он и посидеть у воды — большой или малой. Не всегда даже с удочкой, скорее без нее, или просто у костра с теми же мужиками, которые с душой пили его недешевую водку и повествовали о своих трудах праведных. Жаловались на дороговизну, толстых постаревших жен, проделки повзрослевших детей и местного руководства. Дальние поездки выпадали Скворцову часто, особенно в первые годы организации и становления собственного дела. Он ездил по рудникам и шахтам, дурил голову местному начальству, придумывал фантастические схемы, соединял финансовые нити, накрепко связывал их и потом скреплял снова и снова, затягивая в один большой узел, — строил империю. Такое вот рукоблудство. А тем временем все те же мужики все так же сетовали на заморозки и наводнения, на плохой приплод скотины и вымирающий лес. И одна была у них только радость — Скворцов обеспечивал хорошей охотничьей и рыбацкой амуницией. А кто он, собственно, их столичный друг, они так и не понимали. Видно только, что богатый и странный человек. А кто ж из богатых не странный? Им, в общем-то, это было все равно. Скворцов приезжал от случая к случаю пожить денек-другой, и даже лучшая водка, которой он аккуратно их снабжал, имела только прикладное значение — выпить за то, что все живы-здоровы, и он, Скворцов, не хворает. И «лучшесть» водочную мужики не ценили, водка — она, как известно, и в Африке водка.