Кэтрин Куксон - Мотылек

Добравшись до спальни, Роберт ударом ноги затворил дверь и принялся охлопывать Милли руками. Местами халат уже загорелся, но шерстяная ткань горела медленно. Ночная рубашка сгорела до самой полы халата.

Пуговицы мешали Роберту сдернуть с Милли халат. Когда этого не получилось, он стал хлопать по нему и по дымящейся ночной рубашке. Но, увидев, как по ночной рубашке побежал огонек, он сорвал ее с тела, потом осмотрелся вокруг, нельзя ли ее чем-нибудь прикрыть. Он потянулся к постели и вовремя остановился — только дотронься до нее, и все вместе загорится. Подобрав с полу сброшенное им пальто, он обернул им девочку и уже собирался подтащить ее к окну, как услышал с той стороны голос:

— Где вы? Где вы?

— Здесь, — прохрипел он, — возьмите ее.

Когда человек ввалился через окно в комнату, он сразу задохнулся и начал кашлять и отплевываться, Роберт с трудом выдохнул:

— Когда я вылезу, подайте ее мне.

— Вы же один не справитесь.

— Другого пути нет, мы ведь не можем одновременно вдвоем спускаться вниз. Да она почти ничего и не весит.

Он выполз из окна, поставил ногу на перекладину лестницы, человек поднял Милли, как малого ребенка, и стал передавать ее Роберту. В этот момент лестница дернулась, и человек крикнул:

— Я же говорил! Я же говорил.

— Ничего, только поддержите. Я быстро спущусь. И… прихватите собаку.

— Какую еще собаку?

— Вон там, на полу.

Агнес попыталась отобрать у него Милли, но ее оттолкнули. Вокруг была туча народу, и Роберт нисколько не удивился, услышав голос доктора Миллера:

— Правильно, накройте ее.

Он стоял, согнувшись в три погибели, сердце билось так, как будто собиралось выпрыгнуть из груди, и он смог выпрямиться, только когда услышал, как поднимавшийся по лестнице человек проговорил:

— Ей каюк. Добей ее, чтоб не мучилась, дай ей по шее.

— Нет-нет, не делайте этого. — Роберт выхватил у него собачонку. Шерсть на задних лапах обгорела, сгорела шерсть и на кончиках ушей, но сердце подавало признаки жизни, он посмотрел на этого человека и сказал: — Это ее сокровище, она потом будет ее спрашивать.

Чей-то голос произнес:

— Сомневаюсь, будет ли у нее, бедняжки, это потом.

Доктор Миллер стоял теперь рядом с ним и осматривал его руки.

— С руками плохо, — сказал он. — Их нужно помыть. Садитесь-ка в телегу с Агнес. Она, очевидно, знает, куда ей ехать. Туда уже положили Милли. Отчего все это произошло?

— Уотерз поджег.

— Уотерз? Не может быть!

— Да. Он уже довольно давно начал заболевать, и вот вам результат. Поместье должно быть продано, и он, в числе прочего, не мог этого пережить.

— А где он сейчас?

— Не знаю. — Роберт осмотрелся вокруг. Люди перестали носиться с ведрами, просто стояли группками и наблюдали, как пламя пожирало уже все здание. — Надеюсь, он умер, — заметил он, — потому что, если он не умер, то очень скоро пожалеет об этом, когда окажется в сумасшедшем доме.

— Зачем так говорить? Не нужно так говорить.

Они направлялись к телеге, вокруг которой толпилось много народу. Роберт остановился и негромко сказал:

— Вы же не могли не знать, что со смертью мистера Тормана что-то было не так, правда?

Доктор не ответил.

— Ну, что же, я расскажу вам на случай, если что-нибудь случится с мисс Милли, а Уотерз окажется жив. Я расскажу вам о том, что произошло, все. Я хочу быть уверенным, что его запрятали туда, где он не сможет никому причинить вреда, потому что в его нынешнем состоянии следующей будет Агнес.

Доктор Миллер не показал и тени удивления, когда Роберт произнес «Агнес», а не «мисс Агнес». Как правило, он первым узнавал обо всех скандалах и сплетнях в округе.

— Поезжайте, — сказал он. — Я буду следом за вами. И не трогайте рук, пока я их не осмотрел. Милли положите в постель. Это все. Буду у вас как можно скорее.

Роберт подошел к телеге. Милли лежала вытянувшись, под кучей мешков ее почти не было видно. Рядом с ней сидела Агнес, ее всю трясло, глаза неподвижно смотрели прямо перед ней. Она поглядела на него, но они ничего не сказали друг другу.

— Я поеду следом в двуколке, — произнес он. — Давай сюда, возьми ее собачку.

Телега отъехала, кто-то подогнал двуколку, но, когда он попытался забраться в нее, от боли в руках он весь перегнулся.

— Ну-ка, позволь я, — сказал один из людей и добавил: — Помоги-ка. — Вдвоем они усадили Роберта на сиденье, но увидев, что он не может держать в руках вожжи, тот, что был помоложе, вскочил на сиденье рядом и, подхватив вожжи, крикнул: — Но, поехали!