Елена Лобанова - Фамильные ценности

Встреча с Машкой была закончена. Она превратилась во встречу с Ужасной Старостью.

При каждом взгляде на Инессу внутри Зои что-то сжималось и как будто леденело.

– Ну, проходи, садись! Мы как раз ужинать собираемся! – как ни в чём не бывало позвала Машка. И Зоя почему-то не могла отказаться и, не без труда пристроив сумку на край дивана, заваленного какими-то тряпками, послушно села к знакомому с детства столу.

Только теперь она разглядела царящее вокруг запустение. Обои стёрлись и кое-где отклеились. Вещи словно затеяли великое переселение: часть одежды вырвалась из полуотверстого шкафа и расположилась на диване и кресле, какие-то стаканы сгрудились на подоконнике, книги же завоевали практически всё пространство комнаты, включая швейную машинку и телевизор.

– Мы с мамой, ты же помнишь, великие книгочеи, – извиняющимся тоном пояснила Машка, когда Зоя машинально всмотрелась в одну из обложек. – О’Генри вот… Вчера заметили: у него, оказывается, столько фразеологизмов!

Она оживлённо сновала туда-сюда, расставляя тарелки, подводя мать к столу и помогая ей сесть.

– О-э! – Инесса кивала в сторону миски с салатом.

– Оливье положу, положу! Но сперва таблетку… оп! – Машка ловко забросила пилюлю в приоткрытый рот, подставила чашку с водой. – А ты, Зось, почему не берёшь? Ты ж у нас, я помню, была любительница оливье!

Зоя послушно взяла вилку, но тут же отложила. Как можно было есть в этом доме детской радости, вдруг ставшем домом скорби?!

– Я же только из-за стола. От мамы! – объяснила она, старательно улыбаясь.

– Ка-а Лу-у! – пронзительно вскрикнула Инесса.

– Спрашивает – как там Люба? – перевела Машка. – Мамочка, ты кушай, кушай! Осторожно, потихонечку…

– Нормально, спасибо…

Машка равномерно подносила ложку ко рту Инессы, слегка скошенному набок. Старуха жевала с трудом, но упорно и серьёзно. Машка поправила ей съехавшую набок салфетку на груди.

– Ма-а ма-ма! Ма-а! – вскрикнула старуха, тыча пальцем Машке в плечо.

– «Мама», говорит! Говорит: я теперь её мама, а она – дочка, – объяснила Машка. И шутливо погрозила «дочке»: – Кушай, Инна, хорошо! А то конфетку не дам!

И она засмеялась. И старуха улыбнулась углом рта.

«Как можно над ЭТИМ шутить? Сумасшедшие, обе сумасшедшие… И Машка…» – мелькнуло у Зои.

Машка ловко подавала и уносила тарелки, рассказывала анекдоты про мужа – непризнанного гения-математика, вынужденного работать в колледже, и про дочкиных ухажёров. Между делом она успевала то причесать мать, то подвернуть рукав сорочки.

О том, чтобы поговорить с ней по душам, не могло быть и речи.

– А где наша красивая заколка, Инночка? Гости пришли, а ты не при параде! – весело спохватывалась Машка.

И старушка опять криво улыбалась и смотрела почти виновато.

«Ещё минут пять, и можно уйти… Скажу – мама просила что-нибудь купить…»

Но Машка заставила-таки Зою выпить чаю с печеньем. И выпытала-таки некоторые подробности о её жизни. А также о жизни Пашки, и школы искусств, и Флуха с Жекой, и джаз-кафе. А любознательная Инесса на правах больного человека запросто спросила:

– А-мух и-и-хла?

И пришлось отчитаться, что нет, замуж не вышла. После чего сам собой потянулся рассказ о встрече с Дмитрием, а заодно и о ссоре с мамой. На этом месте у Зои полились слёзы, и Инесса принялась утешать её, гладя по голове непарализованной рукой.

– Ну чего ревёшь? Всё ж у вас хорошо! Дима, говоришь? Димуля? – Машка наморщила лоб. – Не-а, не помню… А с мамой лучше помирись. Ну, скажи, что в ближайшее время свадьбу не планируешь… И чтоб она не нервничала, ты знаешь что? Организуй ей какой-нибудь сюрприз. У неё день рождения когда?

И она таинственно поманила Зою в другую комнату. Зоя послушно переступила через какие-то узлы. Машка скрипнула дверцей шкафа, зашуршала целлофаном.

– Это я Инессе готовлю! – торжественно объявила она, разворачивая свёрток. – У неё в феврале! Семьдесят один год…

Свёртком оказалась голубенькая футболка типа «унисекс для бедных», из тех, что осенью распродают на «толчке» по тридцать рублей штука.

На груди футболки были вышиты угловатые жёлтенькие цветочки, а посередине шла надпись красным мулине: «Always 17!!!»

Остановившиеся Зоины слёзы хлынули было по второму кругу. Но она изо всех сил вдохнула и задержала воздух, точно ныряльщик на предельной глубине. А отдышавшись, уверила:

– Машка, я поняла. Мама – это мама…

На сей раз она проснулась не от страха.