Анна Дубчак - Жертва страсти, или Роман в стиле порно

— Да, действительно. — Наталия плотнее запахнула белый банный халат и теперь с интересом ждала, что же будет дальше.

— Понимаешь, мы с Сарой очень тебя уважаем. И я хочу, чтобы ты знала правду.

— По-моему, все уже и так известно. Стеллу отпустили и теперь где-то лечат, во Франции, кажется.

— Да. У Сары знакомые в Тулузе. Думаю, что у Стеллы есть надежда…

— А еще… — Наталия закрыла глаза и мысленно перенеслась в свой небольшой провинциальный город, кишащий убийцами и ворами. — Сара продала ферму, если не ошибаюсь, Бедрицкому. А остальных благополучно похоронили.

— Ты не помнишь меня девочкой? — неожиданно спросила Майя.

— Помню. Сара показывала твои фотографии. И что дальше?

— Я была жутко некрасивая.

— Знаешь, мне твои душещипательные истории ни к чему. Я приехала сюда, чтобы отдохнуть. И это просто какой-то ужас, что здесь, в этом раю, встретила тебя.

— Это не ужас. Это закономерность. Мне позвонила Сара — я в это время жила в Берлине — и сказала, что у тебя билет до Сан-Сальвадора. Занесла же тебя нелегкая. Я два дня ищу тебя по всему острову.

— Вообще-то я прекрасно обходилась и без твоего общества. И нечего меня записывать в подруги. Говори, какое у тебя ко мне дело, и расстанемся по-хорошему.

— Принцева убила я.

Наталия выронила стакан с содовой. Он упал, но не разбился. И только на розовом ковре появилось темное пятно.

— Меня это не интересует.

— Он был помешан на Стелле, а я ревновала.

— Да подите вы к черту со своей ревностью! Если все из-за ревности будут убивать друг друга, то что получится? И ты еще так спокойно говоришь об этом!

— Я ношу это в себе, как мертвого ребенка, и не знаю, как мне жить дальше.

— Сара знает?

— Знает.

— Вот и посоветуйся с ней. Она умеет реанимировать оптимизм и благостное мироощущение. У нее это хорошо получается. Ты сказала мне? Излила душу? И — до свидания. Сейчас мне принесут обед, после чего я посплю часа три-четыре. А ты будешь метаться между аэропортами в поисках фланелевой жилетки, в которую можно будет выплакаться. Зачем я тебе? Ну убила ты Принцева, убила талантливого мужика, красивого, молодого, любившего свою жену и мечтавшего…

Господи, и так все ясно. Мне больше всего в этой истории жалко Стеллу. Вы вот удовлетворяли свои амбиции, набивали мошну деньгами, по уши увязли в дерьме, а Стелла из-за ваших грязных делишек и сомнительного свойства чувств лежит в психушке и зализывает раны. Это, по-твоему, справедливо?

— Мы не оставим ее. А здесь я вот еще для чего… — Она достала из сумочки конверт. — Это твой гонорар. От Сары. Она благодарит тебя за все, что ты для нас сделала, и надеется, что, когда ты вернешься домой, вы помиритесь.

— Это все? Негусто. — Наталия взяла конверт, вскрыла его и пересчитала деньги.

— Нет, не все. Сара сказала, что, если ты согласишься поехать со мной в Берлин, там тебя ждет еще один сюрприз.

— В Берлин? — Глаза ее заблестели. Пусть себе Логинов гоняется за своими преступниками и питается одними концентратами, раз он такой принципиальный и честный. Будь он поумнее, то сидел бы сейчас здесь, в этом номере, и пил холодный джин с тоником. Но он сам выбрал свой путь. — Значит, говоришь, в Берлин?

Она заметно оживилась, сняла халат и переоделась в зеленое платье из хрустящего упругого шелка. Затем подошла к телефону:

— Девушка, я заказывала в четыреста восьмой номер обед. Будьте добры, два обеда. — И, повернувшись к Майе, следящей за ней удивленным взглядом, спросила:

— Ты когда-нибудь пробовала омаров с лимонами? Нет? Вот и отлично… Девушка, и шампанского, розового и очень холодного.

Она положила трубку и подошла к окну. За пляжем, напоминающим пеструю ткань, шумел океан. Белое солнце заливало все вокруг своим жарким светом и сверкало на стеклах зданий, магазинов, похожих: на застывшее голубое желе бассейнах. Но хотелось контрастов. Хотелось в пасмурный, чопорный Берлин с его строгими улицами и старинными зданиями, музеями и театрами, маленькими кафе и ресторанчиками. Хотелось услышать резкую, словно рубленую, немецкую речь, послушать геометрически выстроенную классическую немецкую музыку.

Повернувшись к Майе, которая продолжала с интересом наблюдать за происходящими с ней метаморфозами, Наталия вдруг с ужасом поняла, что известие о возможной поездке в Европу произвело на нее большее впечатление, чем признание Майи в убийстве. Неужели она так очерствела, что перестала воспринимать смерть как явление противоестественное?! Она сидит в одной комнате с убийцей и тем самым как бы принимает этот факт как должное. А взяв деньги, расписывается в сообщничестве.