Лариса Шкатула - Фея с улицы Иркутской дивизии

— Потому что эти предосторожности оказались бы ничуть не лишними… Значит, вы догадались, кто ваш… любовник?

Сима покраснела. В его устах это прозвучало так, как будто она изменила лично Гвоздеву. А между прочим, она свободная женщина и может встречаться с кем захочет. У него самого неужели нет какой-нибудь женщины?

— Что значит догадалась? — сказала она сердито. — О чем таком я должна была догадываться? Просто у него неустойчивая психика, он не умеет вести себя с женщинами. А откуда вообще вы его знаете? И каким образом вы столкнулись так, что получили даже травму. Я не помню, чтобы просила вас об этом.

Теперь настал черед смущаться ему.

— Так получилось, что я вначале увидел вас вместе на спектакле Кировского театра оперы и балета. Вы смотрели балет «Щелкунчик», помните?

Конечно, она помнила. Тогда в ее отношениях с Михаилом было все так благостно. Они сидели и ворковали, как голубки. Но и в этом случае на лице Михаила не было написано, какая у него фамилия и кто он такой… Кстати, Гвоздева она почему-то не видела. Или не замечала в тот момент ничего вокруг?

— Я запомнил номер машины и через своих друзей навел справки…

— Какое вы имели право? — закричала Сима. — Кто вас просил следить за мной? Вы, что же, проверяете таким образом всех своих коллег по работе?!

Она ничего не понимала, и от этого злилась еще больше. Ей казалось, что Гвоздев перешел все границы, что он шпионит за ней, хотя Сима Назарова всего лишь его сослуживица… Слово какое-то корявое: просто работает на одном предприятии…

Но Гвоздев в момент замкнулся и посмотрел на нее чуть ли не с презрением.

— Конечно же, не всех, — проговорил он глухо. — Скажу больше: мне впервые захотелось навести справки, потому что мне не понравилось лицо этого человека.

— Лицо? — Она почти задохнулась. — А что в нем такого, в его лице?

— Немотивированная злоба, вот что!

— Как можно таким образом определять злобу: мотивированная, немотивированная… Тем более у человека, который не имеет к вам никакого отношения.

— Зато он имел отношение к женщине, которую я… в общем, которая была мне небезразлична.

Это уже признание. А Серафима думала, будто его поцелуй был случайным. Ну, решил таким образом успокоить взвинченную женщину.

Что, в самом деле, она злится? Человек беспокоился о ней, причем, как выясняется, не зря… Понятно, почему злится. Предстала в таком жалком виде перед тем, перед кем не хотела бы такой представать.

Признание Ивана Матвеевича обдало ее теплой волной, и стало легко на душе и отрадно. И чуточку тревожно: а вдруг он в ней разочаруется?

Еще между ними ничего не было, а связь уже установилась. На самом деле она вовсе не злилась от того, что Гвоздев о ней беспокоится. По большому счету она на себя злилась.

— И что же вы узнали? — спросила она уже тоном ниже.

— Что он три года назад стрелял в свою жену из ружья и только чудом не убил. Ранил в плечо. Она лежала в больнице, а он каждый день торчал в ее палате, вымаливая прощение. Главным образом для того, чтобы она не возбуждала против него дело. Откупился от жены всем, что у него было. И принял ее условие ни в коем случае не пытаться видеться с дочерью. Теперь она вышла замуж за нормального человека. А этот ваш Михаил просто потенциально опасен. Когда я увидел синяки на вашей шее, то понял, что вы тоже в опасности… Подошел к нему, когда он ждал вас в своей машине у ворот, и предупредил, что, если он не оставит вас в покое, я сообщу в милицию об очередной его попытке убийства. Показалось, он все понял, но едва я повернулся к нему спиной, как он ударил меня по голове… кажется, монтировкой, и удрал.

— Простите меня! — вырвалось у Симы. — Это я во всем виновата.

— С одним условием, — сказал он, останавливая машину у обочины. — Вы меня поцелуете.

Что у нее за день сегодня: все требуют одного и того же! Может, Всемирный день поцелуя?

Вместо одного поцелуя получилось… Сима сбилась со счета. Они целовались и целовались, пока он не прошептал:

— Давай ко мне поедем, что ли!

— Я думала, что тебе не нравлюсь, — сказала она невпопад.

— Ты — мне — не нравишься? — удивился он, ворочая слова, как глыбы, потому что она заставляла его выныривать из этого омута, в который он с таким удовольствием погружался.

И тогда он продекламировал, считая, что она выдумывает неизвестно что: