Екатерина Вильмонт - Зеленые холмы Калифорнии

Я возвращалась домой от Натэллы и у метро столкнулась с матерью Стаськиной одноклассницы.

— Леокадия Петровна, здравствуйте, вот хорошо, что я вас встретила. Знаете, мне надо с вами поговорить!

— Добрый вечер, Елена Владимировна, — вежливо ответила я, не испытывая ни малейшего желания с нею говорить. Но никуда не денешься, она живет в нашем доме и идти придется вместе. Эта дама лет сорока была активнейшим членом родительского комитета, который в выпускном классе развил весьма бурную деятельность.

— Леокадия Петровна, я просто обязана вас предупредить… — довольно зловеще начала она.

У меня заныло сердце. Неужели Стаська опять что-то натворила?

— Слушаю вас, Елена Владимировна.

— Вы знаете, что Станислава торгует в школе поношенными вещами?

— Что? — оторопела я.

— Да-да, именно так! Она распродает вещи, присланные из Америки. Согласитесь, занятие не самое благопристойное.

— Соглашусь, хотя, с другой стороны, в этом возрасте могло бы быть и хуже!

— Ну конечно, зарабатывать проституцией хуже. Но вы, разумеется, не в курсе дела?

— Нет, я ничего не знала. Но этому будет положен конец. Дура она еще…

— Судя по вашему тону, вы к ней слишком снисходительны. А она девочка с тяжелым характером, впрочем, понятно, без матери растет. Только вы уж не говорите ей, что это я вам сказала, а то моей Ляльке достанется… Она у меня тихая, скромная и не умеет за себя постоять. А Станислава бывает очень агрессивной и несдержанной. Вы уж простите, я понимаю, вам и так трудно… Но я должна была вас предупредить, просигнализировать, так сказать…

— Спасибо за предупреждение.

И как это я не заметила? Давно шмона не устраивала, все времени не было. У нас поменялась сетка вещания, и у меня стало меньше возможностей для обысков. Но завтра я не работаю и все выясню.

Стаська спала. Или притворялась? Я не стала устраивать разборки на ночь глядя. Но спала я ужасно, несмотря на снотворное. Что она опять удумала? Зачем распродает шмотки?

Утренний шмон принес ошеломляющие результаты. В обычно битком набитом шкафу буквально свистал ветер. А в ящике стола в драном учебнике физики за девятый класс лежали деньги — пятьсот двенадцать долларов. Это что, подготовка к Америке? А в чем, хотелось бы знать, она поедет? И неужели эти горы шмотья стоили всего пять сотен? Впрочем, если торговать в школе… Или есть еще заначки? Но я решила больше не искать. Я должна поговорить с ней начистоту.

— Обедать иди! — распорядилась я, едва она вошла в квартиру.

— Лёка, ты чего такая?

— Да понимаешь, нас ограбили, — сообщила я.

— Как? — позеленела она и кинулась к своему столу.

Вернулась довольная.

— А чего украли-то?

— Твои тряпки, больше ничего не взяли. Странно, да?

Она вспыхнула.

— Ты зачем в мой шкаф лазила?

— Я не лазила, я твой розовый свитер из чистки взяла. И смотрю, пусто все. Можешь объяснить мне, что это значит? Сперва посуду колотишь, теперь шмотки выбросила. Так и разориться недолго.

— Я не выбросила… Я продала.

— Продала? Как интересно! И много наторговала?

— Да нет, но все-таки на пятьсот баксов.

— А зачем ты это сделала? И в чем собираешься ехать? Голая, чтобы вынудить мать купить тебе все новое?

Она зашлась от возмущения.

— Ты… как ты могла такое подумать!

— А что прикажешь мне думать?

— Я просто хочу на эти бабки купить себе что-нибудь совсем другое, хорошее, классное, а не ширпотреб… пусть видит, что мы в ее подачках не нуждаемся.

— Послушай, зачем с таким настроением ехать, скажи на милость?

— Хочу!

— А как по-твоему, на пятьсот долларов можно купить много дорогих вещей?

— Можно кое-что, я уже присмотрела… особенно на распродаже, уже начались рождественские распродажи…

— И кому ж ты это все загнала?

— Девчонкам в школе… Кое-что еще осталось, думаю, баксов на двести, так что Мамалыга не особенно тратилась на меня. Я собрала тряпье за четыре года…

— А почему ты мне ничего не сказала?

— А ты бы разве позволила? А так… я, кстати, сама хотела тебе рассказать и даже… попросить тебя пойти со мной, чтобы выбрать…

— Стаська, не ври и не подлизывайся.

— Нет, правда. Я твоему вкусу доверяю.

— И напрасно. Я в вашей молодежной моде не разбираюсь.

— Ну, Лёкочка, не злись, пожалуйста, ты же сама всегда говоришь — лучше иметь две-три хорошие вещи, чем мешок плохих. Пусть она видит, что ты меня хорошо одеваешь, а не в дешевое американское дерьмо.