Екатерина Вильмонт - Зеленые холмы Калифорнии

— Знаю.

— А вы, значит, актрисой быть собираетесь?

— Да.

— У вас получится. Вы красивая, и голос у вас…

— Этого еще мало.

— Ну и талант, наверное, есть, если приняли в институт…

— Этого тоже еще мало.

— А что же еще нужно? Блат?

— Нет, везенье.

— А вы разве невезучая?

— Да нет, не сказала бы…

— А парень у вас есть? Хотя что я спрашиваю, еще бы… такая девушка…

И что-то в его голосе было такое, что я испугалась. Что-то такое, что бывает раз в жизни… так мне тогда показалось. И я почему-то ответила:

— Нет, парня у меня нет. Был и сплыл.

— А сколько вам лет, Леокадия?

— Девятнадцать.

— Ох, грехи наши тяжкие, — засмеялся он.

— Какие грехи?

— Замуж хочешь?

— Что? — перепугалась я.

— Замуж за меня пойдешь?

Это было романтично, как в кино, но настолько дико…

— Что, страшно? — нежно улыбнулся он.

— Да, — призналась я.

Потом он говорил, что именно в этот момент полюбил меня.

Поженились мы только через год. Многие девочки мне завидовали, а Ольга Густавовна, наш педагог по сценречи, с грустью сказала:

— Для актрисы такой муж — не в радость.

— Почему?

— За границу тебя выпускать не будут.

— Подумаешь! — фыркнула я. — Не больно-то и хочется. Как послушаешь рассказы о заграничных гастролях, с души воротит. Бульонные кубики, сырокопченая колбаса и консервы… Это же так унизительно…

Она очень внимательно тогда на меня посмотрела, как будто впервые видела.

— В чем-то ты права, наверное. И все-таки, когда труппа уедет, а ты останешься… И если в кино будешь сниматься, никаких тебе кинофестивалей.

— Почему? А московский? — смеялась я. Я была уже влюблена на всю катушку. А театр… Что театр, наверное, я смогу без него обойтись.

И он тоже без меня смог. Ни в один московский театр меня не взяли. И кто-то посоветовал мне прослушаться на радио. Лёня был счастлив. С одной стороны, я при деле, при профессии, а с другой, никто меня в лицо не знает, никакая звездная болезнь мне не грозит. К тому же диктор всесоюзного радио — это звучало…

Я долго пробыла на кладбище, хотя погода стояла ужасная. Дождь, холод. Но мне хорошо вспоминалось там, было грустно и нежно на душе. Он был самой большой моей любовью, даже единственной, все остальное не в счет.

После его смерти были претенденты, как говорится, на руку и сердце, но я даже представить себе не могла другого мужчину рядом с собой, в одной квартире. Лёня никогда меня не раздражал, даже удивительно. Он был неприхотлив и очень благодарен в быту, никогда не лез в женские дела. У него было свое большое дело в жизни. И он любил меня, несмотря на многочисленных баб, которых я про себя называла «подножным кормом». Мучилась из-за этого, но твердо знала — любит он только меня. И это было важнее всего. Я сидела на лавочке под зонтом и вспоминала, вспоминала… Все-таки я — счастливая женщина, в моей жизни была настоящая большая любовь, и мы прожили вместе так много лет… Внезапно мне стало холодно. Пора уходить. Прощай, Лёнечка…

…Выйдя из лифта, я услышала странные звуки. Как будто в квартире били посуду. Я испугалась. Звон разбитого стекла повторялся со странной периодичностью. Я дрожащими руками отперла дверь и бросилась на кухню. Пол был усеян осколками. Стаська с застывшей на лице странной гримасой сидела на стуле и швыряла на кафельный пол блюдца от кофейного сервиза.

— Ты спятила? Прекрати сейчас же! — заорала я.

Она подняла на меня глаза и все же с той же гримасой шмякнула об пол очередное блюдце.

У меня от ужаса волосы на голове зашевелились. Она что, с ума сошла? Но нельзя поддаваться панике.

— Станислава! — Я грохнула кулаком по столу. — Я с тобой разговариваю.

Бац! Еще одно блюдце разбилось вдребезги.

Я схватила телефонную трубку и сделала вид, будто набираю номер.

— Скорая психиатрическая? Приезжайте скорее, моя внучка сошла с ума. Записывайте! Городецкая Станислава Юрьевна, семнадцать лет, школьница… Буйное помешательство.

— Лёка, перестань! Лёка! Я положила трубку.

— Очухалась?

— А ты что, сдала бы меня в психушку? — злобно прищурилась она.

— Можешь не сомневаться. Говори, что стряслось?

— Я поеду в Америку!

— Что?

— Что слышала!

— Не смей хамить!

— Я поеду в Америку!

— Ну поедешь, а зачем же стулья ломать?

— Какие стулья?

— Классику читать надо! Посуду зачем била? Смотри, что наделала, поганка. Из чего мы теперь пить будем?

— Не преувеличивай! Из этого идиотского сервиза мы никогда не пьем.