Клер Кальман - Слово на букву «Л»

Все расплывается у нее в глазах.

— А потом она встретила Уилла, — продолжает Белла, — и почувствовала себя виноватой, что так сильно любила его, затем боялась, что и его потеряет. Она этого не перенесет — только не Уилла — она бы не смогла — эта боль убьет ее — она перестанет существовать. И она все так запутала и выгнала его, и это ужасно. Он даже не знает, как она любит его, потому что она не сумела сказать ему об этом, потому что боялась. Она только знала, что если она признается в этом, возьмет это на себя, — его у нее отнимут — она будет наказана — ей будет позволено быть счастливой недолго — только для того, чтобы усыпить ее бдительность, поселить в ней ложное чувство безопасности. Как только она привыкла бы к нему и жизнь их наладилась, как — БАМ! — и он попал бы под грузовик, или у него нашли бы рак, или ему пришлось бы уехать в Окленд — и она не смогла бы ничего, ничего сделать. Только теперь… Теперь она все равно потеряла его, но это не так тяжело, потому что она, по крайней мере, ожидала этого, сама это подстроила. И, по крайней мере, знает, где он находится. На самом деле, все не так уж и плохо. Правда.

И опять она почувствовала, что руки Фрэн гладят ее волосы и обнимают ее, услышала, как она что-то тихонько шепчет ей.

— Ну вот, теперь ты вся в моих слезах и соплях, — плачет Белла.

— Шшш-шшш. Я все равно никогда не любила эту блузку.

Белла глубоко всхлипывает, рыдания сотрясают ее плечи. Слезы смывают тушь с ее ресниц, и она черной паутиной растекается по щекам. Она вытирает нос тыльной стороной ладони:

— Нет, я соврала, теперь все еще хуже — гораздо х-х-хуже.

Фрэн все еще обнимает ее, и Белла смотрит не нее снизу вверх.

— Я никогда и никому не говорила об этом. Когда ты узнаешь, то возненавидишь меня.

— Ну-ну, успокойся, я никогда не буду тебя ненавидеть.

Белла сидит тихо, почти успокоившись. Она сморкается и глубоко вздыхает, вспоминая. Наконец-то пришло время рассказать.

Она знала об этом уже несколько недель, даже месяцев, если признаться честно. Когда у нее впервые возникла эта мысль? Когда она позволила ей возникнуть? Кажется, это ощущение впервые появилось где-то глубоко внутри, в костях, потом просочилось в кровь и вместе с ней попало в голову, в сердце. Сейчас оно проникло под кожу, и не замечать его уже невозможно. Только иногда она может позволить себе отвлечься, занявшись чем-нибудь интересным. Поэтому она проводит долгие часы на работе, рано встает и идет в бассейн, где даже получает удовольствие от хлорки, которая забирается в ноздри, щиплет глаза, смывая постыдные эгоистичные мысли. Она даже начинает работать над гобеленом, перенося на разграфленную бумагу в качестве образца старую картину, которую она написала, еще когда жила с родителями. По вечерам она позволяет себе заниматься только малюсенькими квадратиками, раскрашенными цветными карандашами, погружаясь в малюсенькие стежки. Она — как ученый, склонившийся над микроскопом, — находится на грани открытия.

Патрик со смехом комментирует:

— Всякий подумает, что у тебя любовник, Бел. Все эти поздние часы в офисе…

— Э-э-э, ерунда, дорогой. Важный клиент, вот и все.

Она притворялась, что смущена, чтобы поддразнить его, как будто он подловил ее на чем-то, раскрыл какой-то большой секрет, а он лишь заразительно смеялся.

Но он так ничего не узнал об этом. Похоже, он ни о чем не догадывался.

Белла почти хотела, чтобы у нее и впрямь был любовник и появился кто-то другой, на кого она могла бы кивнуть и сказать: «Видишь? Вот почему». Как все было бы просто!

Проходит день за днем, и она чувствует, как увеличивается разрыв между тем, что она думает и делает. Она вроде бы наблюдает за собой со стороны. Как будто передвигается по квартире, на шаг отставая от своего фальшивого образа, посмеиваясь над его блестящими манерами и улыбками. Как только Патрик не видит этого? Ведь в какой-то миг он обязательно увидит ее, трясущуюся позади этого отвратительного улыбающегося фасада.

— Все в порядке? — Патрик треплет ее по коленке, постукивая в такт карандашом по газете с кроссвордом.

— Да. Все отлично, — отвечает она и чувствует себя дрессированным спаниелем.

Она начинает обдумывать, когда об этом сказать Патрику. Не в эти выходные, потому что мы идем к его родителям. Не на этой неделе, потому что он поздно вернется с работы. В следующие выходные? Возможно. Потом наступают выходные, и на ужин приходят друзья, или Патрик в плохом настроении, или у нее начинаются месячные. Может, она сделает это во вторник, побыстрее, пока они не начали готовиться к его дню рождения, или… О, мой Бог! Уже вот-вот Рождество. Ладно, лучше подождать с этим до конца праздников.