Оливия Лихтенштейн - Замужество и как с ним бороться

Иван рассмеялся.

— Пока из-за тебя я вновь ощущаю себя живым, можешь называть меня как хочешь.

Мы валялись в постели, пили крепкое красное вино и скармливали друг другу кусочки хлеба, сыра и сосисок.

— Когда я был подростком, — начал рассказывать Иван, — я прочел роман одного писателя девятнадцатого века, Решетникова. Он писал о любви крестьянского мальчика к девушке. Потом эта девушка умерла, и юноша так страдал и мучался, что ему захотелось прийти к ней на могилу, выкопать тело девушки и откусить ей нос. Звучит ужасно, знаю, но я могу его понять — понять это желание поглотить свою любовь. Я всегда думал, найду ли я когда-нибудь женщину, которая вызовет во мне такие сильные чувства. И теперь я ее нашел. — Иван наклонился и поцеловал меня в нос, слегка прикусив его зубами.

Я прекрасно понимала, о чем он говорит, — иногда я ловила себя на желании завладеть им целиком, без остатка. Иван был таким вкусным, что мне захотелось его съесть, к чему я и приступила, наплевав на правило номер девять из свода законов Рути: «Проглотишь один раз, и больше тебе никогда не придется повторять, но мужчина будет уверен, что ты на это способна». Я хотела знать об Иване все, хотела, чтобы он стал моим, а я — его.

После секса я положила голову Ивану на грудь, и он стал рассказывать мне, как жил вместе с родителями в старом доме, построенном еще до революции в самом центре Санкт-Петербурга, недалеко от Невского проспекта. Они жили в коммунальной квартире вместе с еще одной семьей. Я слушала его рассказ, и мне казалось, будто я очутилась на страницах старинного русского романа. В семье Ивана было восемь человек, и на всех — одна ванная комната. Он описывал мне комнаты, в которых еще витал дух царской эпохи, — высокие окна, потолки с затейливой лепниной. Они жили на третьем этаже, и, высунувшись в окно, можно было увидеть многочисленные каналы, благодаря которым Санкт-Петербург заслужил звание Северной Венеции. Отец Ивана был художником, и по всей квартире витал резкий запах красок. Именно этот аромат всегда будет ассоциироваться у Ивана с детством. На кухне все было заставлено банками с кисточками и завалено листами бумаги, что немало раздражало соседей, с которыми они делили кухню. Мне подумалось, что наверняка это было нелегко.

— Мы при любой возможности уезжали на дачу в пригороде, — объяснил Иван. — Дом там был чем-то вроде сарая, но зато там никого, кроме нас, не было. Мы могли шуметь, не боясь, что на нас начнут жаловаться. А еще мы разводили огонь и жарили шашлыки, — мечтательно добавил он.

— Давай тут тоже сделаем шашлык, — сонно пробормотала я.

Иван тут же захотел пойти и нарубить дров для костра, но я потянула его к себе и отвлекла поцелуями, напоминая о другом, сексуальном виде голода. Потом мы лежали рядышком, и я начала было рассказывать ему о том, как мы с родителями и Сэмми проводили тут в детстве каникулы, но вскоре поняла, что Иван заснул.

Следующие два дня я отдыхала. Мы с Иваном бродили по апельсиновой роще, целовались, кидали камушки в журчащие ручьи. Когда мы лежали ночью обнявшись, я смотрела, как он дышит, как вздымается и опускается его грудь. Потом, глубокой ночью, его рука пробиралась ко мне, и мы, еще не до конца проснувшись, занимались любовью. Утром мы просыпались от гудков грузовичка, на котором через всю деревню проезжал продавец ароматного свежего хлеба. Вечерами гуляли по улицам соседней Гранады и баловали себя ужином при свечах в маленьком зале ресторана «Лос-Мануелес», кормя друг друга листьями салата с чесноком и грецкими орехами.

— Мы могли бы быть так счастливы вместе, Хло, — сказал как-то Иван, вкладывая мне в рот грецкий орех.

— Я знаю, — кивнула я. — Но подумай, сколько людей от этого пострадает.

— Вообще-то многие разводятся.

— Но я считаю, что семью нужно беречь, — ответила я. — Мне кажется, родители должны сохранять семью ради детей.

— А разве ты не должна быть счастливой? Я бы отдал свою жизнь, лишь бы сделать тебя счастливой, — тихо добавил Иван. Его пальцы скользнули вниз по моему телу, лишь слегка затронув грудь.

Смогу ли я когда-нибудь представить себе, каково это — жить с ним вместе? Кажется, смогу, подумала я, но тут же представила, что мне ради этого придется сделать, и горький комок встал у меня в горле. Грег, наша совместная жизнь, соединенная семнадцать лет назад клятвами в верности и любви… Все это обратится в прах. Наш дом продадут, вещи поделят пополам. Представляю, с какой жуткой фальшивой улыбочкой я буду втолковывать детям, как это чудесно — жить на два дома, имея по две личные комнаты на каждого…