Оливия Лихтенштейн - Замужество и как с ним бороться

— Я люблю тебя, пап.

Он зашевелился и вдруг сорвал с лица кислородную маску.

— Я тоже тебя люблю, — ответил он. Взглянул на меня и добавил: — Знаешь, чем я горжусь больше всего в жизни?

Я боялась не справиться с собственным голосом, так что просто покачала головой.

— Своей семьей: детьми, внуками. — Голос у папы звучал на удивление уверенно. Он тепло улыбнулся, похлопал меня по руке и закрыл глаза. Я осторожно надела на него маску и погладила его седую умную голову, полную житейской мудрости, цитат великих людей, нот и, конечно, музыки. Куда все это денется? Не может же все это просто исчезнуть, как будто кто-то подойдет и выключит его мозг?

Вскоре вернулась Хельга и села у его кровати напротив меня. Когда мы гладили папу по голове, наши руки встретились.

Я представила себе папу — заброшенного далеко от дома молодого парня, столкнувшегося в лесу Италии с вражеским солдатом, уткнувшим ему в лицо дуло ружья. Перед папой ведь была еще целая жизнь, и он страшно боялся смерти. И вот теперь он лежит в больнице, а рядом с ним — вдова того самого немецкого солдата, женщина, которая любит папу и готова быть с ним до самого конца, который уже не за горами. Наверное, все складывалось бы совсем по-другому, если бы, появляясь на свет, мы знали, какая судьба нас ждет. Во мне только-только зародилась новая жизнь, но уже сейчас я ощущала внутри себя намек на какое-то движение — первые предвестники тех бурных процессов, которые вскоре предстоит перенести моему организму. Всю свою жизнь я боялась потерять отца, и вот теперь мой самый страшный кошмар обращался реальностью. Все сломанные куриные дужки, весь сдутый с одуванчиков пух, вся соль, которую я бросала через левое плечо, — словом, все, что я делала, горячо шепча: «Пожалуйста, пусть папочка доживет до девяносто четырех лет здоровым и довольным» (я выбрала именно эту цифру, потому что она казалась мне совсем уж далекой и нереальной), — все оказалось бесполезным. Ничто из этого не сработало. Ну почему я встречаю смерть родителей беременной? Довольно жестокий способ избрала судьба, стремясь напомнить мне о непрерывности жизненных циклов — за каждое рождение приходится расплачиваться чьей-то смертью. Когда умерла мама, я как раз была беременна Китти. Я верила, что в нее частично переродится моя мама. У меня ведь было сырье — ДНК, — из которого я могла заново сделать свою маму, хоть и не всю целиком, хоть и не совсем точную копию, но хоть приблизительно. А теперь умирал мой отец, а во мне развивалась новая жизнь, рос новый член нашей семьи, в котором будет и часть моего папы. Я знала, что сохраню этого ребенка во что бы то ни стало. А еще я знала, что родится мальчик. Утром к нам в палату зашел врач. Он вывел нас с Сэмми в коридор.

— Я хочу, чтобы вы поняли, насколько серьезно положение вашего отца, — заговорил он.

До этого момента я еще надеялась, что наша любовь сможет спасти папу от смерти. Мы с Сэмми обнялись и расплакались.

— Надо привезти детей, — сказала я Грегу.

— А для них это не будет слишком тяжело? — обеспокоенно спросила Хельга.

— Если мы не привезем их попрощаться, они нам никогда этого не простят.

Рути по моей просьбе сидела с детьми у нас дома. Когда я сообщила ей новости, голос у меня дрожал. Я прошлась по коридору; было утро, и больница только-только начала просыпаться. Повсюду сновали медсестры и врачи. Они оживленно перекрикивались и шутили. Меня задело их веселье. В моей голове все крутился и крутился один и тот же вопрос: как я это переживу? Теперь я поняла, почему Мадж предпочла сойти с ума; иногда боль от потери так велика, что легче сбежать в другую реальность, чем ее терпеть.

Вскоре приехала Рути с детьми. На лицах Китти и Лео читалось горе, слишком сильное для их юных душ. Они с трудом сдерживали слезы. Мы столпились вокруг папиной кровати — просто стояли и ждали, как и советовал нам врач. Мы все понимали, что пришло время прощаться. Внезапно папа сел на кровати и стянул с лица маску. Оглянувшись, он радостно сказал:

— Всем привет! — словно мы просто пришли в гости, а он открыл нам дверь.

На какое-то мгновение я поверила, что он выздоровеет; но потом вспомнила, что перед смертью всегда наступают моменты улучшения. Папа оглянулся, будто пытаясь запомнить наши лица, лег на спину, закрыл глаза и, успокоившись, глубоко вздохнул. Он покинул нас, умер таким, каким был всю жизнь: спокойным и полным чувства собственного достоинства.

Не знаю, почему мне вдруг взбрело в голову взять ножницы и отрезать несколько серебристых папиных прядей. Может, то же испытывал и паренек из рассказа Ивана, когда хотел откусить нос своей мертвой возлюбленной? Я прижала к себе Лео и Китти. В эту секунду я, несмотря на невыносимую боль от потери отца, боль, которая будет терзать меня до конца жизни, поняла, что останусь с Грегом и никогда, как и предрекала ПП, никогда не вернусь к Ивану.