— Мыша, — сказала я, — а тебе тут хорошо, у бабки.
— Не называй ее бабкой! — строго отозвалась Мышка. — Она княгиня Голицына. Чудное создание! Правда, так ничего и не говорит.
— А глаза открывала? — спросила я.
— Ни разу, — сказала Мышка.
На следующий день случилась неприятность. Мурка забыла пароль. Пароль был такой: «Лазолван». А отзыв: «Финалгон». Вот этот самый финалгон Мурку и сломил.
— Лазолван! — отчеканила Мышка.
Мурка задумалась.
— Фи... фигалкин? — неуверенно сказала она с вопросительной интонацией.
— Неправильно! — строго ответила Мышка. — Еще раз!
— Фи... фигуркин?
— Неправильно! Последний раз!
— Фонаркин! — отчаянно выкрикнула Мурка.
Мышка промолчала. Через секунду Мурка услышала через дверь ее удаляющиеся шаги.
— Мышь! — в испуге заверещала Мурка. — Ты что, не слышишь? Это же я! — Молчание было ей ответом. — Останешься без кефира! — пригрозила Мурка. Мышь не отреагировала.
В общем, больше Мышка никого в квартиру не пускала и ограничивалась тем, что подъедала слежавшиеся запасы вермишели и пшена. Потом, много недель спустя, я поинтересовалась у Мышки: неужели она не узнала Мурку по голосу?
— Ты что! — вскричала Мышка и замахала крыльями, как испуганная курица. — А вдруг Он (так она звала Строгого Юношу — Он) нарочно голос подделал? Это же... это же типичный серый волк!
Через неделю бабушка Голицына открыла глаза. И рот.
— О! — сказала она, увидав Мышку. — А я вас знаю. Это вы меня «Идиотом» пичкали?
— Я! — скромно, но гордо заявила Мышь и потупилась.
— Спасибо, милочка, — с чувством сказала бабка, прослезившись. — Что бы я без вас делала! Так бы и не узнала, чем все закончилось!
После чего настоятельно попросила привести к ней адвокатского поверенного. Мышка понятия не имела, что это за штука такая — адвокатский поверенный, поэтому бросилась звонить нам с Муркой. Мы немедленно выехали на место происшествия, опасаясь, что на Мышь обманным путем навесят крупную недостачу бриллиантов в этом благородном семействе, так и не покрытую с эпохи «военного коммунизма». Мурка сразу взяла дело в свои цепкие ручонки.
— А, бабуля! — пропела она, входя в комнату. — Глазки открыла? Молодец, бабуленька, молодец! А чего мы хотим? Кашки-малашки? Нет? На горшочек? Нет? А-а! Поверенного? А кто у нас поверенный? А где живет добрый молодец? А...
— Мура, — прервала я этот поток бессознательного. — Может, заткнешься на минутку? Дай бабке сказать.
Бабка между тем уже минут пять шлепала губами, как полудохлая рыбешка. Наконец она выпростала из-под одеяла руку и указала в сторону комода.
— Там... Завеш-ш-шание... — прошипела она и отключилась.
Мы бросились к комоду. Там в верхнем ящике лежал вдвое сложенный лист бумаги. Мы развернули бумагу. «ЗАВЕЩАНИЕ» — значилось на первой строчке. Далее следовал текст: «Я, Елизавета Федоровна, урожденная княжна Голицына, в замужестве Понькина, завещаю всю принадлежащую мне движимость и недвижимость любимому правнуку Понькину А.Б.». Дата, подпись, печать, имя нотариуса, адрес нотариальной конторы.
— Ага, так они не Голицыны, они Понькины! А гонору, гонору! — разочарованно протянула Мурка.
— Мура! Ты не о том думаешь! — строго сказала я. — Надо вызывать нотариуса!
И мы вызвали. Одно меня томило. Получалось, что мы действуем как бы в обход Строгого Юноши, как бы исподтишка, как бы за глаза, как бы обманным путем. Своими сомнениями я поделилась с девицами и предложила немедленно протелефонировать ему на работу, сообщить, что бабка пришла в себя и хочет менять завещание. Все-таки он ей родной. Но тут Мышь буквально взвилась на дыбы. Я в жизни не видала, чтобы Мышь стояла насмерть, как железобетонная плита. Она расставила ноги, уперла руки в боки, выпятила тощую грудку, выдвинула вперед подбородок и встала перед бабкиной кроватью.
— Ну нет! — сказала она. В голосе ее звенел металл. — Не дам этому проходимцу портить бабуле последние минуты пребывания на этом свете! А если явится — спущу с лестницы! Так и знайте!
В минуты большой опасности с Мышью случается страшное. Она обретает голос, цвет, рост, размер и даже отчасти вес. В такие моменты Мышь на козе не объедешь. Благо случается такое нечасто.
— Ну почему же проходимец... — попыталась я смягчить ситуацию.
— А то вы не знаете! Проходимец он и есть проходимец! Градусник ему подавай! Термометр его не устраивает! Ах, Мы-ышка! Уважаемая Мы-ышка! Где же ваша кли-изма? Тьфу! Не удивлюсь, если окажется, что он никакой не Понькин и никакой не Голицын, а обыкновенный самозванец!
Читать дальше