Ольга Арсентьева - Влюбленный Дед Мороз

Кате даже стало его жалко. Она нагнулась вперед и легонько тронула его за плечо:

— Не волнуйтесь, мы приедем вовремя. Все будет хорошо.

В подтверждение ее слов поток машин тронулся, и Петров поспешно повернул ключ. Катю качнуло назад. Олег снова обнял ее и крепко прижал к себе.

Олег был переполнен чувством благодарности к Петрову. Тот взял его в салоне сотовой связи на глазах у изумленного продавца, отволок с заломленными руками на глазах у любопытных прохожих в полицейскую машину, едва не свел его с ума трехчасовым допросом по поводу того, куда Скальпель девал свой скальпель…

Олегу даже стало казаться, что он проваливается в какую-то бездонную черную яму, откуда нет выхода. А главное — он напрочь забыл, что шесть часов подряд не вспоминал о теореме Ферма.

Жизнь повернулась к нему неведомой и неприглядной стороной — должно быть, для того, чтобы он очнулся и понял наконец, как бездарно и бессмысленно жил раньше. Как не умел ценить того, что было дано и что предлагалось, — молодость, свободу, любовь женщины. Как почти двадцать лет из своих тридцати четырех гнался за химерой, за призраком, который заслонял ему все, который был его единственной целью, единственной настоящей радостью и страданием.

«Мне тридцать четыре года. И чего я достиг, что у меня есть? Семьи нет. Нет жены. Нет ребенка.

Друзей, в смысле настоящих, а не просто знакомых, нет тоже. Я никогда не считал нужным тратить свои душевные силы и время на поддержание дружеских контактов.

Работа в школе? Я никогда не думал, что карьера учителя для меня — это всерьез и надолго. Так, временный этап, тихое приличное место, приносящее кое-какой доход и позволяющее свободно заниматься тем, что я считал главным делом своей жизни.

Хотя кое-кто уверял, что у меня неплохо получается преподавать математику.

И даже, что меня любят ученики. Ну или, по крайней мере, уважают. Или побаиваются, что для некоторых практически равно уважению.

Может, это и в самом деле мое настоящее?..

Теперь я, кажется, понимаю, что имел в виду Соболев-старший.

Надо обсудить это с Катей.

Но не сейчас. Сейчас надо сказать ей другое.

То, чего она так давно от меня ждет. Ведь женщинам, даже самым умным и самым лучшим, необходимы слова».

— Петров, твою!..

Нет, вслух он этого не сказал. В последний момент удержался, хотя любой другой на его месте, наверное, сказал бы и это, и многое другое.

Петров, въезжая в темный двор и желая избежать столкновения с несущимся навстречу на полной скорости джипом, так резко вывернул руль, что «Тойота», завизжав, подпрыгнула и ткнулась правым бортом в сугроб. Вместе с «Тойотой» ткнулся и Олег — лбом в спинку переднего пассажирского кресла, да так, что выражение «искры из глаз» перестало быть просто фигурой речи.

Катя испуганно вскрикнула и вцепилась в него.

«Что-то меня часто стали бить, — подумал Олег, кривя лицо в мужественной, чтобы успокоить Катю, улыбке. — Три раза за последние три дня — это в три раза больше, чем за последние двадцать лет. А может, это неспроста?»

— Да понял я уже все, понял, — обращаясь неизвестно к кому, пробормотал Олег. — Хватит уже…

Он, наверное, очень сильно ударился головой, с беспокойством подумала Катя. Разговаривает сам с собой, бедненький!.. Она обхватила его шею и мягко, но решительно привлекла к себе.

— Да со мной все в порядке, — начал было Олег, но, почувствовав на своем лбу ее прохладные нежные губы, умолк.

В машину вернулся довольный Петров.

— Ну, этот козел мне за все заплатит! — заявил он. — И за царапины на боку, и за разбитую фару! Я сообщил ребятам номер, далеко не уйдет!.. Эй, я вам говорю! Хватит целоваться в машине сотрудника полиции!

— Послушайте, — Олег на секунду оторвался от Кати и бросил на старшего лейтенанта затуманенный взгляд, — шли бы вы… куда-нибудь!

— Ага, щас, — обиженно возразил Петров, — а обо мне вы подумали? Я, может, тоже… я, может, вам почти поверил… В общем, вылезайте из машины, и пошли в этот ваш Клуб пешком!

— Пошли, — вздохнув, согласилась Катя. — Мы уже совсем близко.

После всех неожиданностей и чудес сегодняшнего вечера Лилия была готова ко всему, что могла увидеть и услышать в своей гостиной. По крайней мере, ей так казалось.

И все же у нее сильно билось сердце, когда она подошла к широко распахнутой двери гостиной и вступила в полосу яркого света. Музыка облила ее ликующей волной. (Чье-то шелковое платье, взволнованное вальсом, пронеслось мимо, оставив после себя густой шлейф французских духов.) Серебристая ленточка серпантина опустилась на волосы, словно диадема.