Ксения ускорила шаг. В былые времена, приезжая в Париж, Макс останавливался в отеле «Мерис». Тайком от мужа она приходила к нему, страстная, нетерпеливая, потому что Макс возвращал ее к главному. Тем не менее спустя несколько месяцев она снова оттолкнула его — отчасти из-за страха, отчасти из-за гордости. Она слышала его горькие речи, еще и еще раз вспоминала его взгляд, взгляд раненого. По телу пробежала дрожь. Никогда она не простит себе всю ту боль, которую причинила этому чувственному человеку, талантливому художнику, сумевшему подчеркнуть в ней главное, когда она позировала ему, человеку исключительному, целостному, единственная слабость которого заключалась в том, что он любил ее, Ксению Федоровну Осолину.
Она знала, что немецкие антифашисты, к числу которых с первых дней войны принадлежал и Макс, попытались ликвидировать фюрера в июле прошлого года, но попытка оказалась неудачной. Ответный удар нацистов был безжалостен: тысячи арестованных, сотни смертных приговоров, сфабрикованных судьями. Всякая диктатура жестоко мстит своим врагам. Приговаривали к обезглавливанию, вешали за ребро на крюк.
На мосту Искусств Ксения склонилась над парапетом, стараясь умерить сердцебиение. Холодный пот выступил на ее теле. Что стало с Максом? Где он? В лагере или в подвалах гестапо на Принц-Альбрехт-Штрассе, где палачи подвергают его бесчеловечным пыткам?
— Вам плохо, мадам?
Человек был одет в униформу цвета хаки вооруженных сил Франции. Ксения уклонилась от его взгляда и отстранила рукой. Она не могла больше видеть военных и вообще всего, что было связано с этой бесконечной войной. Она хотела мирной жизни, разгрома войск Гитлера, который превратил Европу в руины; она хотела обнять Макса, живого и невредимого, слышать его жизнерадостный смех, его глубокий голос, видеть спокойную радость в его глазах, она хотела любить его, любить безоглядно. Но все это было желанием невозможного. Макса больше нет, его прекрасное тело гниет в какой-нибудь канаве, а она бредет одна под серым небом, думая о своей сломанной судьбе.
Наташа лежала на кровати, закутавшись в одеяло. В сгущающемся мраке ей никак не удавалось согреться. Дождь за окном закончился, и холодная сырость пронизывала и без того ледяные стены. Электричество подавалось с перебоями, а злополучная плита, которую надо было топить дровами, даже не согревала кухни, когда на ней готовили обед. А Наташа так нуждалась в тепле, чтобы отогнать давящие грустные мысли!
Возвращение в Париж оказалось совсем не таким, каким она его представляла. Она, жаждущая увидеть родных, теперь чувствовала себя гостьей в отчем доме. Куда подевался родной запах пчелиного воска и свежей одежды, к которому она так привыкла в детстве? Даже ее комната, комната маленькой девочки с обоями в цветочек и рядами книг на полках, казалась чужой. Наташа больше ничего не узнавала вокруг себя. Время от времени она вздрагивала, когда ей чудилось, что слышит в пустых комнатах голос отца.
Прошедшие вдали от столицы годы были для нее нелегким испытанием, несмотря на все старания помочь тети Маши и ее родственников по мужу, которые их приютили. В душе Наташа обиделась на мать, которая не оставила ее с собой. Когда Ксения пыталась объяснить дочери, что в провинции она будет в большей безопасности, не говоря уже о лучшем снабжении продовольствием, Наташа заявила, что предпочитает быть голодной в родном доме, чем сытой в чужом. Ксения посмотрела на нее сурово, заметив, что большинство ее сверстников многое бы отдали, чтобы поменяться с ней местами.
— Но это еще хуже, чем ссылка! — крикнула Наташа, рассердившись.
— Не следует говорить о том, о чем не имеешь никакого понятия, — сухо возразила ненавидящая капризы мать.
В трудные моменты Ксения буквально навязывала близким свою поддержку. Жизнь не часто дарила ей радость, — так объясняла это тетя Маша нежным голосом, когда Наташа жаловалась на материнскую жесткость.
Наташа знала все о прошлом матери. В возрасте пятнадцати лет бегство из Петрограда в самый разгар революционной горячки, с больной матерью, маленькой сестрой и новорожденным братом. Лагеря беженцев, унижения по прибытии во Францию; ночи, проведенные над вышиванием платьев в маленькой мансарде, перед тем как стать музой для одного из самых знаменитых фотографов своего времени. Мать никогда не щадила себя, и Наташа восхищалась ее целеустремленностью. Она не колеблясь приняла Феликса и Лили и всегда старалась найти возможность уберечь их от облав, устраиваемых французской полицией. Наташа догадывалась, что деятельность матери не ограничивалась спасением детей Селигзонов. Но эти геройские поступки вызывали у нее не только восхищение, но и страх. Кроме того, если бы мать оставила Наташу в Париже, она смогла бы быть рядом с отцом в последние годы его жизни. Узнав о его смерти, Наташа укрылась в объятиях матери с той же естественностью, что и в детстве, но ее тело осталось напряженным, а взгляд отстраненным. Девушка понимала, что матери тоже стоит немалых усилий оставаться спокойной, и позавидовала такой ее силе.
Читать дальше