Обладатель веснушек не возражал против того, чтобы подождать за дверью, пока Анна-Мария разберется с посетителем, кем бы он ни был, у парадного входа. Закрыв заднюю дверь — она готова поклясться в этом жизнью, — почему-то не заперла ее на ключ.
Телефон все еще продолжал звонить, отдаваясь острой болью в голове. Сквозь повязку на глазах Анна-Мария могла видеть лишь слабый проблеск света. Откуда он шел, из окна верхней площадки лестницы на второй этаж или же окна библиотеки, которая находилась на первом? Она не могла вспомнить, где была, наверху или внизу. Она покрылась испариной от страха, когда ей почудилось, что слышит какой-то звук. Задержав дыхание, она напряженно прислушалась. Ни звука, ничего, и также ни звука от Мадам. Что с Мадам? О, Боже, Боже!
Анна-Мария опять начала рваться — и откуда только силы взялись, — пытаясь медленно продвинуться вперед, туда, где не переставая звонил телефон, но тошнота и головокружение вынудили ее прекратить попытки.
…Она взяла трубку домофона. Голос был ей не знаком и принадлежал иностранцу, напоминая голос того чеха, Петера Малера. Однажды она уже сделала ошибку, не узнав его по голосу, и Мадам, которая вовсе не была рада визиту, сделала ей выговор за дурные манеры. Она хотела знать наверняка, что не совершает подобной ошибки, а голоса действительно были слегка похожи. Ох, прости Господи, она была уверена, что это так, но когда на экране телевизора никто не показался, она вышла из кухни в переднюю, чтобы еще раз удостовериться, посмотрев в дверной глазок. По-прежнему никого. Почему она не заподозрила неладное… почему?
Вместо этого, как доверчивый ребенок, поспешила вернуться на кухню, к мальчику из «отдела информации». Она сдавленно простонала сквозь кляп, вновь переживая ужасный миг. Не юноша ждал ее за дверью, а двое мужчин, оба в черном с головы до ног — черные маски, черные костюмы, черные ботинки, черные пистолеты. Она с криком выбежала в вестибюль, порываясь к центральной сигнализации, но один из них схватил ее за юбку, пригвоздив к месту, тогда как другой нагло прошел прямо к щитку сигнализации, хитро спрятанному на лестничной клетке, и, вскрыв панель с таким видом, будто имел на это полное право, отключил систему, установка которой обошлась в тысячи долларов. И снова у нее перехватило дыхание, когда она осознала, что бандит хорошо знал, где он находится!
Они втащили ее вверх по лестнице, приставив к виску пистолет, причем одной рукой в черной перчатке ей зажали рот, а другой выкручивали за спиной руки. Наверх, прямо к закрытой двери Мадам. Они не ожидали, что там кто-то будет.
— Мать твою! Она еще там, — выругался один из них, когда стал слышен внятный, размеренный голос Мадам, записанный на магнитную пленку.
«В 1968 году я помогла Наташе бежать. Мы не виделись более двадцати лет… это было моей самой большой ошибкой…» Потом, как бы накладываясь на запись, послышался естественный голос Мадам, нерешительный, встревоженный:
— Анна-Мария? Что это? Анна-Мария, это ты?
Горничная была не в состоянии ответить: черная перчатка душила ее. Один из бандитов толкнул дверь и обнаружил, что она заперта.
— Открой дверь, или мы убьем твою сучку.
Негодяй не кричал, но угроза прозвучала оглушительно, оглушительно. Она никогда не забудет этот голос, никогда, никогда.
Корчась от боли, Анна-Мария дернула головой туда и сюда, и случилось чудо — повязка соскользнула с глаз. Она находилась в прихожей перед спальней Мадам, наполовину в дверном проеме, касаясь головой упора двери, старинного, в форме кошки. Вместе со зрением вернулась решительность. Она подалась вперед, зацепившись кляпом за стальную кошачью лапу, и дернула голову назад, сильно поцарапавшись, но и надорвав тряпку. Снова и снова она вытягивалась, иногда цепляясь кляпом, иногда попадая мимо когтей, раня щеку и подбородок. Кровь струилась по лицу, но она двигалась как заведенная, призвав на помощь всю стойкость человека, выросшего в Пиренеях, до тех пор, пока мало-помалу кляп не ослаб и с последним рывком ее рот не освободился.
— …Это правда, Анна-Мария? Ты в опасности? — Голос Мадам был так спокоен.
И она громко зарыдала, хотя к ее затылку все еще был приставлен пистолет, а второй бандит выстрелил, сделав дыру в картине, которая ей всегда очень нравилась. Моне из ее обожаемой Франции — висевший на лестничной площадке второго этажа.
— Чем скорее мы сделаем то, зачем пришли, тем скорее исчезнем. — В голосе сквозила угроза.
Читать дальше