Мариса де лос Сантос - Когда приходит любовь

— Мой муж приводил меня сюда, — сказала она таким жестким голосом, что девочка похолодела. Родители Клэр развелись, когда ей было два года. Хотя Клэр иногда встречалась с отцом, мать никогда не говорила, почему он ушел, она вообще о нем почти не говорила и, разумеется, никогда не называла его «мой муж». Больше всего Клэр потрясло, как внезапно и резко изменился голос матери, как будто он принадлежал другой женщине.

Когда через секунду подошел официант, глаза матери стали мягче, она обратила на него все свое внимание, и на губах появилась улыбка. К удивлению Клэр, мать взяла руку мужчины двумя руками, повернула ее, взглянула на ладонь, затем слегка отодвинула его манжету, чтобы взглянуть на часы.

— Вижу, у вас есть время, — заметила она прежним голосом. Официант посмотрел на Клэр и улыбнулся матери.

— Принести счет? — спросил он. Его рука все еще лежала в ее ладонях. Она кивнула, разжала пальцы и отпустила руку, как птичку.

Как только официант ушел, мать Клэр встала, аккуратно сложила салфетку, положила ее на стол и нежно взглянула на Клэр.

— Схожу в дамскую комнату, дорогая. Подожди здесь, — сказала она, только теперь слово «дорогая» прозвучало совсем безлично, как будто она вовсе и не с Клэр разговаривала. Внезапно она снова села на свой стул, наклонилась к дочери и прошептала: — Никогда не верь, если кто-нибудь станет тебе говорить, что мужчинам хочется секса больше, чем женщинам. Твой отец в постели был пустым местом, но с настоящим мужчиной секс — великолепная вещь. Великолепная! Прислушивайся к своему телу, Клэр. — Она встала и удалилась.

Клэр как будто ударили. Она тяжело дышала, ее подташнивало. Она прижала руки к груди, обняла себя за плечи, чтобы унять дрожь. Что происходит? Ей хотелось думать, что мать пьяна, но она знала, что это не так. Ее бокал с вином был почти полон. Мама, которую она знала, никогда бы не произнесла этих слов, никогда бы не забрала ее из школы, чтобы повести в ресторан, никогда бы не предложила ей вина и никогда не стала бы прикасаться к официанту. Нужно ли ей кому-нибудь об этом рассказать? Кому? Не попадет ли тогда ее мама в беду?

Клэр знала, как нужно себя вести, когда кто-то, кого ты любишь, умирает. Ты берешь себя в руки, держишься прямо, как принцесса, элегантно принимаешь соболезнования, не плачешь, только потом рыдаешь, роняя обильные, очистительные слезы в подушку. Но ни одна из книг, которые она прочитала, не научила ее, что нужно делать, если твоя мама не умирает, но превращается в человека, которого ты не знаешь и который больше о тебе не заботится.

Если вы не слишком верите в знаки судьбы, то знайте, то у нас с вами много общего. Если вас почти до тошноты раздражают люди, бесконечно рассказывающие вам истории про совершенно незначительные совпадения, которые они считают (после многозначительной паузы) знаками свыше, мы с вами по одну сторону баррикад. И если вы заметили, что такие люди обращают внимание только на те знаки, которые указывают им направление, в каком они и без того собираются двигаться, не обращая внимания на уйму других вполне отчетливых знаков, то тогда, друг мой, мы с вами вместе.

Например, Лука, парень с прилизанными волосами, завсегдатай нашего кафе, который, как-то приехав из Нью-Йорка и дрожа от эмоций, поведал, что встретил там женщину, которую назвал своей «половинкой». После этого он сделал паузу, как будто выдал что-то новое и необыкновенное, а не стандартное определение, которое абсолютно ничего не значило для человека, обладающего хотя бы одной извилиной. А закончил он свой рассказ об этой идиотской истории так: они оба оказались в этот вечер в одежде коричневого цвета. Коричневые рубашки, коричневые брюки, коричневые носки, коричневые туфли. Даже коричневые ремни! И коричневые ремешки у часов! (Именно эти «кожаные детали» произвели на него наибольшее впечатление.) После паузы Лука торжественно заключил:

— Это был знак, что мы предназначены друг для друга.

Самое печальное, что по меньшей мере пять человек уже слышали эту историю, и ни один из них не обозвал его идиотом. Наоборот, они сидели, как бы потеряв дар речи, улыбались и медленно кивали ему. Луку никто не любил, потому что любить его было абсолютно не за что, но некоторые относились к нему с трепетом, потому что он был самым богатым человеком, которого мы знали лично. Сам он занимался тем, что выгуливал собак; его прадедушка обеспечил несколько поколений, изобретя какую-то хитрую штуковину. Но я должна была выступить, поэтому, пробившись сквозь денежный туман, сказала: