Жозефина Харт - Грех

Он повернулся к Элизабет. Она, как обычно, была в черном. Отдавала ли она себе отчет в том, что этот цвет подчеркивал ее бледность? Что этот контраст придает ее облику силу, которой она не обладала? Нет, эти соображения вряд ли могли прийти в голову Элизабет. Это была моя область. Лицо, лишенное косметики, строгая прическа придавали ей вид монахини. Я заметила, что, когда он взглянул на нее, в его глазах промелькнуло удивление.

Закончив последние приготовления к ленчу, в комнату вошла мать. Ей достались учтивый поклон и вежливое пожатие руки.

На сэра Чарльза Гардинга произвели впечатление наши розы. Выслушав комплименты, мама, питавшая тайную страсть к розам, вспыхнула.

Розы не только организовывали пространство комнат, но и определяли распорядок недели моей матери. По понедельникам и четвергам она совершала ритуал их размещения по темно-зеленым фарфоровым темницам. На длинных стеблях, с прямой, почти мужской осанкой, эти розы — Садовый Риггерс — цвели круглый год.

В маленькой кухне, надев нитяные перчатки, моя мать дважды в неделю извлекала из коробки хирургических инструментов хищный секатор, готовый вонзиться в плоть своих беспомощных жертв, и осторожно клала его на идеально чистый желтый стол. Потом она брала небольшой, хорошо отточенный, похожий на кинжал нож и делала надрез в нижней части зеленого стебля.

В кашемировом свитере и скромной юбке, иногда в панамке, погруженная в одно из самых успокоительных занятий — аранжировку букетов, — она представлялась мне воплощением безмятежности.

Как и полагается образцовой хозяйке, она пригласила всех к столу.

— Хочу вас заверить, — сказал сэр Чарльз, усаживаясь по правую руку от матери, — что я не собираюсь ущемлять ваших интересов.

Он помолчал и добавил:

— Это не в моих правилах.

Его голос звучал как-то странно, он говорил отрывисто, почти резко.

— Да, конечно, сэр Чарльз, — откликнулся отец, — благодарим вас за эти слова. Мы обо всем подумали и решили, что нас устраивает решение, принятое на прошлой неделе.

— Касающееся названия?

— Да.

— Я сообщил Совету, — сказал сэр Чарльз, — что не вижу здесь никаких затруднений. Надеюсь, их вообще не будет. Вы можете внести большой вклад в разработку основного соглашения. Я понимаю, что ваша семья не может равнодушно относиться к делам издательства. «Будденброки» — одна из моих самых любимых книг.

— А, да. Манн, — кивнул отец.

По его тону невозможно было понять, что он на самом деле думает о «Будденброках» и влияло ли на его отношение к этой книге некоторое предубеждение против Германии, которое, впрочем, никогда раньше не давало о себе знать.

— Мне больше нравится «Волшебная гора», — сказал отец без особого энтузиазма.

— Все это очень интересно, — сказала я, — но, понимаете, сэр Чарльз, мы, естественно, дорожим «Альфой». Ведь ваше имя процветает. Ему не грозит забвение. Тем более если вы купите издательство. В это стоит вникнуть. Это усилие столь же достойное, как и углубленное изучение Томаса Манна.

— Да, вы правы.

Резкость тона больше подходила возражению, чем согласию. Он повернулся к Элизабет. Сестра Элизабет. Безутешная вдова занимала его воображение гораздо больше, чем Рут. Ее горе, и то, как она его переносит.

— Мадам Баатус?

— Зовите меня Элизабет, пожалуйста.

— Спасибо, Элизабет.

Он протянул звук «э». И почти проглотил «е» в слоге «бет». Имя заиграло особой музыкой. А мое было слишком коротким — резкий удар.

Элизабет говорила тихо. Как всегда.

— Я рада, что имя останется прежним. Дед очень хотел бы этого. Отец сказал нам, что, по мнению правления, ваша компания располагает такой возможностью.

— Что-то вроде брачного соглашения, — вмешалась я. Мне хотелось прервать их беседу.

— Да.

Сэра Чарльза трудно было назвать разговорчивым.

— И конечно, один из партнеров доминирует?

— Конечно.

— Такова ваша философия бизнеса и брака?

— Именно, миссис Гартон.

— О, пожалуйста, Рут.

— Спасибо… Рут.

Рут. Удар. Резкий, неприятный для слуха.

— Мы обсуждаем житейские проблемы, а в житейских делах мне нравится доминировать.

Сэр Чарльз улыбнулся. И снова стал серьезен.

— Не очень-то модная точка зрения, — заметила я.

— Конечно. Но брак — это не только житейская проблема. В руках женщин реальная власть…

— Продолжайте же, — сказал отец.

— По-моему, женщины часто этого не понимают. Они отказываются от своей роли. Они — центр жизни. Они — ее сердцевина. А они борются за то, чтобы оказаться на периферии.