Эйлет Уолдман - Любовь и прочие обстоятельства

— Это нечестно, Эмилия, — замечает Саймон.

— Это ты мне говоришь?! Кинотеатр «Анжелика», камбоджийский фильм, три с половиной часа. Я куплю тебе двойной эспрессо.

Мы — единственные зрители в зале в одиннадцать часов утра, невзирая на то что этот жуткий и утомительный фильм, посвященный Дальнему Востоку, номинировался на «Оскар». Фильм настолько мрачен, что Саймон начинает сочинять дополнительные субтитры.

— Боже, Боже! — говорит он с ощутимым южным акцентом. Саймон часто притворяется, что родом из Алабамы. На самом деле он вырос в Нью-Йорке. — В этом ужасном месте просто негде помыть голову!

Я чувствую, как впервые за долгое время у меня вырывается смешок.

— Эй ты, с пистолетом! Эй! А шампунь-кондиционер у вас есть? А спрей? А бальзам?

Теперь я громко хохочу. Героиня фильма бредет вдоль берега реки, ее подгоняет солдат со штыком. Саймон продолжает комментировать:

— Господи, никогда больше не пущусь в такой дальний путь с немытыми волосами!

Я толкаю его в бок:

— Ладно, перестань. Это ведь геноцид.

Мне так смешно, что хочется в туалет.

— Нет, подружка, это просто плохой фильм, — отвечает Саймон и замолкает.

Я смотрю на экран. Женщина упала в воду. Она всплывает на поверхность, вода течет с волос ей на глаза. Она окружена трупами детей. Они плавают вокруг, голые, с открытыми глазами, безжизненные. Женщина отталкивает их, плачет, кричит, воет от ужаса и отвращения.

— О черт, — говорит Саймон. — Пошли отсюда.

— Нет.

— Эмилия, идем. Тебе не нужно это видеть.

Я начинаю спорить. Напоминаю, что раньше мы никогда не уходили из кинотеатра. Не важно, насколько ужасен фильм. Мы видели все самые скучные ленты, какие когда-либо показывали в Нью-Йорке. Я перечисляю: «Красный фонарь», «Запах зеленой папайи», «Зеленая папайя», «Запах красного фонаря»… Мы намеренно шли смотреть самые жуткие фильмы и сидели до конца, пока не заканчивались титры. Мы не можем уйти сейчас, это вопрос гордости.

Саймон обхватывает меня за талию и поднимает с кресла.

— Мы уходим, леди, — заявляет он и выводит меня из театра.

В фойе мы надеваем пальто и шарфы. У Саймона — новое зимнее пальто, черное и длинное. Оно раздувается, когда он набрасывает его на плечи, отчего Саймон кажется непривычно изящным. Он носит только черное, белое и серое. Его квартира — полностью серая. Обычно Саймон объясняет эту скудость красок тем, что он дальтоник. Это неправда. Саймон — гей с полным отсутствием вкуса. Он высокий и мертвенно-бледный, у него выпученные глаза, будто он страдает от проблем со щитовидной железой. Волосы у Саймона редеют, и он стрижет их так коротко, что отчетливо видны очертания черепа. И все-таки он красив, хоть и мрачен.

— Что теперь? — спрашиваю я.

— В обувной магазин?

— Почему все, черт возьми, пытаются затащить меня в обувной магазин? — спрашиваю я. — Минди тоже хотела, чтобы я пошла с ней. Почему вы так уверены, что туфли непременно поднимут мне настроение?

— Потому что ты любишь обувь.

— Суши я тоже люблю, но никто не думает, что калифорнийский ролл решит все мои проблемы. Еще я люблю Джейн Остен, но никто не думает, что, перечитав «Гордость и предубеждение», я перестану тосковать по ребенку.

— Ты любишь меня. Думаю, я помогу тебе справиться.

Саймон избегает моего взгляда. Смотрит в пол и дважды оборачивает шею и воротник пальто клетчатым шарфом. Он не видит, как мои глаза наполняются слезами — а если и видит, то ничего не говорит. Может, потому, что его собственные глаза тоже полны слез. Я сую руку ему в карман.

— Хорошо. Пойдем в обувной магазин. По крайней мере это лучше, чем другая идея Минди, — говорю я, когда мы идем в наш любимый магазин.

— Какая?

— «Марш памяти».

— Что-что?

Минди, в отличие от меня, не прочь поведать о своем горе всему миру, лично либо виртуально. Она отчаянно пытается забеременеть, но за два года у нее было три выкидыша. Она видится с психологом и активно общается аж на двух интернет-сайтах, посвященных бесплодию. Иногда мне кажется, что лишь мои насмешки удерживают Минди от создания блога, полностью посвященного перипетиям ее борьбы. В свою последнюю авантюру она втянула и меня, ловко сыграв на моих чувствах по поводу младенцев в Центральном парке.

— Что тебе действительно нужно, так это отправиться в парк вместе с нами, — сказала Минди.

— С кем?

— С людьми, которые пережили подобную потерю. Так мы сможем отвоевать парк у самодовольных мамаш.

План Минди по отвоевыванию парка включает массовую прогулку. Это ежегодное мероприятие обычно проводится в октябре. Октябрь — месяц, который благодаря Рональду Рейгану обрел сомнительную славу, поскольку носит название «Национальный месяц памяти об умерших детях». Целый месяц посвящен воспоминаниям о младенцах, не появившихся на свет из-за выкидыша и внематочной беременности, родившихся мертвыми или умерших сразу после рождения. В этом году у нас есть возможность присоединиться к прогулке, организованной в память об умершем сыне основательницы движения.