Эйлет Уолдман - Любовь и прочие обстоятельства

Обычно я стараюсь избегать подобных сайтов, как и разнообразных реабилитационных групп. Компания других скорбящих матерей меня не утешит, а только вгонит в еще пущее уныние. Аналогично компания счастливых матерей. Не считая Джека, я способна выносить лишь общество людей, которые никогда не были — или не будут — родителями. Как мой приятель Саймон, одинокий гомик. Джек однажды предложил посетить психологический тренинг для родителей, переживших потерю ребенка. Я показала ему статью в «Таймс», где речь шла о том, что люди, пережившие утрату близкого человека, не получают ощутимой пользы ни от участия в подобных вещах, ни от психологических консультаций.

— Ты разговаривала с мамой? — спрашивает Джек.

Я киваю. Разумеется. Я каждый день разговариваю с мамой, иногда по нескольку раз, если она беспокоится. Она постоянно беспокоится за меня после смерти Изабель. Я стала вечной маминой собеседницей и живо интересуюсь проблемами благотворительного общества округа Берген и Добрососедской ассоциации Глен-Рок.

Джек выключает свет. Его рука осторожно ложится на бедро, мизинец касается сустава, места, где кожа стала дряблой и мягкой после беременности.

Я напрягаюсь.

— Ты не против, если я почитаю? Что-то не хочу спать.

— Конечно.

Его разочарование настолько очевидно, что даже смешно. Джек похож на пятилетнего мальчика, который открыл рождественский подарок, ожидая увидеть там пистолет, а взамен получил книжку.

Бедный Джек. Наверное, женясь на женщине десятью годами младше, он полагал, что жизнь превратится в статью из журнала «Пентхаус». Полтора года наши ночи были просто вакханалиями страсти, после которых мы засыпали изнеможенными и потными. Джек, наверное, думал, что это будет длиться вечно и ему придется принимать виагру, чтобы оставаться в форме. Но прошло уже два с половиной месяца с того дня, как я в последний раз позволила ему прикоснуться ко мне со страстью. Два с половиной месяца с того дня, как родилась Изабель.

Я читаю роман о молодых жителях Нью-Йорка, чья жизнь — череда блестящих ресторанов, вернисажей, садомазохистских клубов, метамфетамина. Это — единственное, что я могу читать в последнее время. Никаких детей, никаких намеков на продолжение рода. Когда понимаю, что Джек спит, то выжидаю несколько минут, заложив книжку пальцем, потом загибаю страницу, бесшумно кладу книгу на столик и тихонько открываю ящик стола, где хранятся наиболее интимные, тайные атрибуты брака. Презервативы, смазки, синий вибратор с серебристым наконечником. Пинцет, которым я выщипываю волоски у Джека между бровями и у себя на груди. Сигарета, спрятанная в спичечном коробке. Конверт с фотографиями.

За неделю до родов я подарила Джеку цифровой фотоаппарат. Он несколько месяцев дразнил меня, что будет снимать на видео роды и то, как я избавлюсь от содержимого прямой кишки, прежде чем вытолкнуть головку ребенка. Я знала, что это пустые угрозы: Каролина забрала видеокамеру Джека при разделе имущества. Еще она прихватила фотоаппарат. А моя камера, «Никон», слишком продвинута, чтобы Джек научился с ней управляться. Муж сделал не так уж много фотографий. Не так много, как мне хотелось, не так много, как сделал бы, если бы знал, что эти снимки — единственная память о нашем ребенке.

Семнадцать фотографий Изабель Гринлиф Вульф. Джек загрузил их в компьютер, прежде чем она умерла, и заказал распечатки в интернет-салоне. Они прибыли по почте, и я забрала их, не сказав Джеку.

На первой — лицо Изабель, лиловое от натуги, глаза закрыты, щеки надуты, над бровью — пятнышко слизи. Тело еще находится внутри меня. Сделав эту фотографию, Джек передал камеру Фелиции и склонился рядом с доктором Брюстером. Он положил руки поверх докторских, как его учили, и подхватил Изабель в протянутые ладони. Когда малышка ощутила холод и ласковое прикосновение отца, то испустила пронзительный крик, но замолчала, как только доктор Брюстер вытер ее и положил мне на живот. Фелиция настояла, чтобы девочке позволили пососать, прежде чем взвесить ее и обмерить, и Изабель немедленно вцепилась в грудь, будто всю жизнь этим занималась или только и ждала шанса присосаться к груди, которую считала своей неотъемлемой собственностью.

Вот две фотографии, на которых Изабель взвешивают, на одной из них видны цифры: три килограмма четыреста граммов. Хороший вес. Средний. Идеальный. Вот фотография доктора Брюстера, который держит Изабель на руках. Вот Изабель с Фелицией. Вот размытая фотография, на которой Джек и вторая медсестра купают Изабель — спустя примерно час после рождения. Вот более четкая фотография: Джек в палате, держит Изабель. Он улыбается до ушей. Один глаз у ребенка открыт, другой закрыт, а в правом углу снимка виднеется моя распухшая ступня в зеленом больничном носке. Это единственный снимок, на котором мы, все трое, вместе.