Марина Палмер - Целуй и танцуй - в поисках любви в Буэнос-Айресе

Мы проходили мимо множества антикварных магазинчиков, бесчисленных арт-галерей, бывших особняков аристократических семейств. Несмотря на количество магазинов и толпы туристов, увешанных фотоаппаратами (хоть я сама и туристка, но считаю Туристов-которые-не-есть-я явлением оскорбительным; еще я уверена, что их нужно срочно депортировать из страны, в то время, как меня… ну, это ведь совсем другое дело, верно?), району, где мы оказались, удалось-таки сохранить какую-то свою особенную атмосферу. Возможно, по той простой причине, что большая его часть находится в состоянии упадка, все более усиливавшегося… Упадок, как правило, всегда почему-то увязывается с неким очарованием.

Пока мы прогуливались и мирно беседовали, от моего взгляда не укрылся один любопытный факт. Многие ветшающие, а следовательно, очаровательные строения, некогда бывшие красного, розового, голубого, желтого или зеленого цвета, теперь различались оттенками коричневого — из-за двойного влияния, времени и сажи. Как ни забавно, это лишь подчеркивало и ничуть не скрывало изящества их фасадов и не уменьшало общего радостного впечатления от лепных орнаментов вокруг окон и замысловатых цветочных узоров из кованого железа на перилах балконов, гордо выпяченных вперед. Остановившись перед одним из этих потрясающих мастодонтов — элегантным каменным зданием (оно как раз находилось в особенно поэтическом состоянии упадка), мы смогли украдкой бросить взгляд через застекленные двери. Мне удалось рассмотреть шкаф с пыльными книгами в кожаных переплетах, массивную каминную полку из резного красного дерева и тяжелый хрустальный канделябр, висевший на потолке над ней. Единственным живым существом в комнате была сиамская кошка, лениво разлегшаяся на подоконнике.

Наконец мы подошли к Доррего, главной площади. Уже наступил полдень, солнце стояло в зените. Еще более накаляли атмосферу людские толпы, сквозь которые мы вынуждены были протискиваться. Палатки превратились в настоящий капкан для жары, а все из-за шиферной крыши, мешающей воздуху нормально циркулировать. Но если вы решили, что столь ужасающие условия способны умерить пыл поклонников блошиных рынков, вы ошибаетесь: им все было нипочем, они толкались и протискивались со всех сторон. Лично я очень сомневаюсь, что они действительно находят нечто имеющее хоть какую-нибудь ценность среди всех этих вещей, напоминавших мне горы мусора. Хотя я не слишком-то хорошо в этом разбираюсь, уверена лишь в одном: уйма блох им обеспечена.

«Такси! Отвезите меня в «Шанель»!» — Я изо всех сил пыталась подавить в себе этот крик, уже готовый вырваться из моей груди.

Я уныло плелась за Хелени, пытаясь понять, когда же наступит подходящий момент и я смогу спокойно заявить: «Ты права, мне здесь очень понравилось, а теперь давай мы наконец пойдем домой». Каждые две секунды я перед кем-то извинялась, кто-то наступал мне на ноги и толкал под ребра. Через некоторое время я заметила, что в большинстве палаток выставлена одна и та же фотография. Лицо этого человека было мне незнакомо.

— Кто это? — поинтересовалась я.

— Гардель, — ответила Хелени.

— Он кто? Святой? — Предположение, не лишенное оснований: огромное количество пластиковых цветов и свечей перед фотографиями наводило на мысль, что это иконы. Человек, здесь изображенный, действительно вполне мог оказаться святым — ведь я еще никогда и ни у кого не видела таких харизматичных ямочек на щеках.

— Не совсем. Он… он был певцом, исполняющим танго, — сказала Хелени. Вот и вся информация. По собственному ее признанию, Хелени нельзя назвать экспертом в вопросах танго.

Мы остановились у стенда одного особенно преданного последователя святого певца, судя по величине алтаря, воздвигнутого в его честь. На вид владельцу стенда было около восьмидесяти, и, несмотря на невыносимую жару, на нем была черная синтетическая рубашка, служившая прекрасным фоном для перхоти, которая нападала на его плечи из грязных с проседью волос. Он курил сигарету без фильтра, а когда открыл рот, я смогла воочию увидеть, что сотворила эта вредная привычка с его зубами. Они были практически того же цвета, что и некоторые из домов, которые мы проехали по дороге сюда.

Хелени вызвалась быть моим переводчиком, и я спросила у продавца о Карлосе Гарделе. Мне хотелось понять, что же в нем такого особенного. Мужчина у стенда буквально потирал руки от радости. Перед ним открылась блестящая перспектива — просветить двух невежественных особ относительно занимающего его предмета.