Виктория Хислоп - Возвращение. Танец страсти

По вторникам ей нравилось проводить вечера в обществе Хуана Карлоса, коренастого кубинца в начищенных до блеска остроносых танцевальных сапогах. Ей нравились зажигательный ритм, движения танца, нравилось, что музыка уносит ее в солнечные теплые дали.

Когда возникала необходимость, инструктор показывал танцевальную связку в паре со своей миниатюрной женой Марисой, и, пока эти двое танцевали, больше десятка учеников молча и восхищенно взирали на них. Мастерство их шагов и легкость, с которой они двигались, напоминали этой небольшой пестрой аудитории, зачем они приходят сюда каждую неделю. Старший из двух мужчин-учеников, Чарльз, в молодости явно был отличным танцором. Сейчас, в свои семьдесят лет, он двигался легко и свободно, уверенно вел свою партнершу ни разу не сбившись с ритма. Он никогда не замирал на месте, всегда точно выполнял инструкции Хуана Карлоса. Танцуя с ним, Соня замечала, что он тоскует по своей жене, которая, как стало ясно после краткой беседы, умерла три года назад. Чарльз был мужественным, веселым и очень милым.

Второй мужчина, недавно разведенный и немного полноватый, лет сорока, стал заниматься танцами, чтобы знакомиться с женщинами. Несмотря на то что среди учеников женщин было большинство, он уже разочаровался в танцах, поскольку не встретил ни одной единомышленницы. Каждую неделю он приглашал новую женщину выпить по бокалу вина, но одна за другой все ему отказывали. Вероятно, дело было в том, что он сильно потел, даже во время медленных танцев. Женщины с большей радостью танцевали друг с другом, чем с ним — самой безысходностью с крупным, истекающим потом телом.

Вскоре Соня обнаружила, что вторник стал ее любимым днем недели, а занятия танцами — обязательным пунктом в ее расписании. То, что началось как развлечение, переросло в настоящую страсть. Компакт-диски с сальсой валялись у нее в багажнике, и по пути на работу, сидя за рулем, она мысленно представляла, как танцует. Каждую неделю она возвращалась с занятий разгоряченная и сияющая. В те редкие вечера, когда Джеймс оказывался дома раньше нее, он встречал Соню снисходительными репликами, возвращая ее с небес на землю.

— Натанцевалась? — вопрошал он, отрывая взгляд от газеты. — Как попрыгали маленькие девочки в балетных пачках?

От самого тона Джеймса, пусть муж и пытался делать вид, что подтрунивает, веяло неприкрытым сарказмом. Соня старалась не обращать внимания, но неизбежно начинала оправдываться.

— Это как занятия чечеткой. Неужели ты не помнишь? Я же занималась чечеткой пару лет назад.

— А-а-а… Что-то припоминаю, — раздавался голос из-за газеты. — Хотя никак не могу взять в толк: зачем ты ходишь туда каждую неделю?

Однажды она заикнулась о своем новом увлечении закадычной школьной подруге Мэгги. Все семь лет, проведенных в средней школе, девочки были не разлей вода и вот уже два десятка лет оставались такими же близкими подругами, несколько раз в году встречаясь по вечерам, чтобы выпить по бокалу вина. Мэгги пришла в восторг оттого, что Соня ходит на танцы. А ей можно прийти? Соня возьмет ее на урок? Соня была только рада. От этого заниматься будет еще веселее.

Их дружба зародилась, когда обеим было по одиннадцать, и с годами только крепла. Изначально их свело то, что они обе ходили в одну школу в Чизлхерст, носили одинаковые темно-синие пиджаки, натиравшие им шею, и плотные фланелевые юбки, шуршавшие на коленях. В первый же день их посадили за четвертую парту из-за того, что их фамилии стояли в журнале рядом: бледная маленькая Соня Хайнс и высокая болтушка Маргарет Джонс [7] В английском алфавите после буквы Н (Haynes) следует буква J (Jones). .

И с тех пор девочки постоянно замечали и восторгались тем, насколько они разные. Соня завидовала спокойному отношению Мэгги к учебе, а Мэгги с восхищением смотрела на педантичные записи своей подруги, на ее четкие, снабженные пояснениями тексты. Мэгги считала цветной телевизор Сони самым удивительным во вселенной предметом, а Соня в любую минуту готова была его обменять на туфли на платформе, которые носила подружка. Соня хотела, чтобы у нее были более либеральные родители, такие, как у Мэгги, которой разрешалось не спать до полуночи, а Мэгги прекрасно понимала, что с радостью приходила бы домой пораньше, если бы у потрескивающего огнем камина ее ждала свернувшаяся калачиком собака. Если что-то было у одной из них, об этом тут же начинала мечтать и другая.

Их жизненные пути во всех смыслах были непохожими до крайности: Соня — единственный ребенок в семье, мать-инвалид, уже передвигавшаяся только в коляске, когда дочери не исполнилось и десяти. Атмосфера в ее крошечном доме, имевшем общую стену с соседним, была угнетающей. Мэгги, с другой стороны, жила в ветхом домишке с четырьмя братьями и сестрами и беззаботными родителями, которых, казалось, никогда не интересовало, дома ли их дочь.