Татьяна Герцик - Банальная жизнь

Я мрачно прохрипела:

— Я должна закрыть библиотеку и сдать ее под охрану.

Влад чертыхнулся и прорычал:

— Ключ!

Замедленно, как будто нас окружал не свежий морозный воздух, а густой соляной раствор, я сунула руку в карман и с трудом нашарила ключ от входной двери. Влад выхватил его и моментально закрыл дверь. Я горячечно отметила его дружбу с неодушевленными предметами, мне бы этот замок сопротивлялся до последнего. Вытащил из кармана сотовый телефон, набрал номер вневедомственной охраны и спросил номер объекта. С трудом сообразив, чего от меня хотят, я доложила — 1101!

Сдав помещение, Влад подвел меня к своей машине и засунул на переднее сиденье. Но когда Наталья попыталась сесть сзади, сурово прикрикнул:

— Давай иди на банкет! Тем более, что ты без шубы!

Она попыталась напомнить ему, что он тоже без куртки, но он, рявкнув, — наплевать! — завел мотор и бешено рванул с места, обдав подружку мелкой снежной пылью из-под колес.

Мне показалось, что я лечу. Невесомость была удивительно приятна. Она унесла с собой режущую боль в легком и противное сознание собственной беспомощности. Глухо чудились чьи-то незнакомые голоса. К груди прикоснулись кошмарно холодным металлическим предметом, от которого по всему телу пошли зябкие волны.

— Температура высокая очень, может, ее сбить? — голос Влада звучал с нервическими нотками, как у неопытной мамашки. И чего он так психует?

Кто-то ответил:

— Да дело вовсе не в температуре. Похоже, это гнойный плеврит. Надо делать прокол. Сейчас быстренько так обследуем, и в операционную. Но почему она к врачу-то не обратилась?

Влад зло пробормотал:

— Ей на работе помереть хочется, незаменимой! — и добавил пару непечатных выражений.

В полудреме подумалось: обязательно надо ругаться, да еще в моем присутствии? Хотя он вряд ли подозревает, что я слышу каждое его слово. Тут снова что-то болезненное ткнуло под ребро, я вскрикнула и, видимо, вовсе отключилась, потому что следующее смутное воспоминание у меня осталось уже от операционной. Помню, меня совершенно не пугали панические голоса, слишком громко говорившие над моим ухом:

— Сердце! Сердце не выдерживает! Срочно кардиолога!

Чье сердце? Над головой плыл голубоватый фосфорицирующий туман, я радостно шла по светлой дороге в безмятежную даль, и мне совершенно не хотелось возвращаться. Тут кто-то стал крепенько хлопать меня по щекам, твердо приказывая: — Очнитесь, Яна Ивановна! — и мне пришлось с разочарованием разлепить веки. В глаза ударил яркий свет люминесцентной лампы, и я ослеплено зажмурилась.

Голоса возбужденно зашумели.

— Ну, слава Богу! Ну, и напугали же вы нас, Яна Ивановна! А ваш бедный муж чуть с ума не сошел от страха. Ну, да теперь всё хорошо.

И меня повезли по длинным коридорам. По дороге я лениво раздумывала, кого же они имеют в виду под загадочным словом муж? Неужели с вахты внезапно вернулся Михаил и теперь качает права? Меня довезли до симпатичной одноместной палаты, переложили на мягкую удобную койку, укрыли теплым одеялом и предложили как следует поспать. Но спать почему-то совершенно не хотелось, хотя после перенесенного наркоза многие спят как сурки. Мной овладело непонятное возбуждение, непреодолимое беспокойство, и я попыталась сесть, но немедленно была уложена обратно сильной рукой.

— Лежи спокойно! Куда ты опять рвешься? Что такое ты опять должна сделать, что кроме тебя никто сделать не сможет? — И Влад с дрожью в голосе добавил: — Как же ты меня напугала! Я в жизни ничего так не боялся, до сих пор сердце бьется как перфоратор!

Чуть-чуть приоткрыв глаза, я увидела, что он смотрит на меня с недоуменным выражением, не зная, чего от меня ожидать. Что-то сообразив, предложил:

— Может, ты в туалет хочешь? Так скажи, я тебе судно дам, или, если ты стесняешься, то сиделку позову.

Ничего такого мне не хотелось. Похоже, из меня выпарилась вся жидкость. Вот пить я хотела. Это точно. К тому же пересохшие губы растрескались и болезненно ныли. Я прошептала:

— Где моя помада?

Он пораженно посмотрел на меня, видимо решив, что у меня явный бред.

— Зачем тебе помада понадобилась? Меня соблазнять будешь? Так я и так давно тобой соблазненный и покинутый.

Я хмуро на него посмотрела. Вот еще Федор Михайлович Достоевский выискался! Постаралась доступно разъяснить:

— Помада — она жирная. Смягчает кожу. А у меня губы потрескались и болят.

Влад молча встал, взял со стола какую-то баночку, засунул в нее ватную палочку и провел по моим губам. Я ожидала, что вкус будет мерзким, но ничего подобного, пахло приятно, и вкус был ничего. Он пояснил: