Елена Лагутина: Песочные часы

Некоторое время она не показывалась на поверхности — волна накрыла ее с головой. Исчезнув совершенно внезапно, она появилась точно так же неожиданно, но уже на большом расстоянии от прибрежных камней, а затем исчезла снова, растворившись в соленом море…

Она была уверена, что у нее получится. Ведь утонуть в море гораздо проще, чем в реке, — стоит только заплыть подальше… Нужно плыть не останавливаясь, плыть вперед из последних сил — и тогда можно быть уверенной, что сил доплыть обратно просто не хватит. Даже если вдруг, совершенно внезапно, почти на последнем дыхании, появится желание жить — все равно уже ничего не изменишь. Не сможешь преодолеть эту силу, выдохнешься — а попытавшись вернуться к берегу, поймешь, что берег неразличим… Нужно только решиться сделать первый шаг. И она сделала его, мысленно попрощавшись с матерью, братом и сестрой — всеми, кто любил ее, но не смог ничем ей помочь. Последнее, что зафиксировало ее стремительно гаснущее сознание, — темные, почти черные глаза и вопрос: «Откуда у тебя такое странное имя?..»

Маленькое село в горных расщелинах, в котором родилась и выросла Алена, ничем, казалось бы, не отличалось от тысячи таких же селений на окраине Ставропольского края — и в то же время это было совершенно необычное место. Словно осколок каменной глыбы, прибитый морем к чужому и далекому песчаному берегу, где и в помине нет камней. Справа, за полосой белых гор, жили кумыки и лакцы; чуть ниже — лезгины. Русское село, небольшое, оторванное от общей массы городов и деревень Ставрополья, имело свою древнюю историю и свои традиции.

Утром первые лучи солнца освещали немного неровные деревянные постройки с плоскими крышами, деревянные изгороди, верхушки деревьев. Их силуэты сначала были едва различимы, но с каждой минутой становились все более четкими на фоне неподвижных и величественных горных вершин. Деревья здесь были обычные, точно такие же, как в средней полосе России, — яблони, груши, сливы. Почти в каждом дворе рос раскидистый орех.

Горы — манящие, таинственные, загадочные — здесь воспринимались как обычный, житейский фон, и даже самая далекая и высокая, круглый год покрытая сверкающим снегом гора была всего лишь горой, каких вокруг десятки, а то и сотни. Некоторые постройки ютились прямо на скалах, отчаянно и беззащитно торчали над обрывами. С трудом верилось, что в этих домах жили люди.

Но люди здесь жили и на свою жизнь не жаловались. Жили так же, как их деды и прадеды, — спокойно, размеренно, без суеты. Строгий и вместе с тем простой уклад жизни, тяжелые условия этой жизни — все это не оставляло времени и сил на то, чтобы задумываться о ее смысле, о своем предназначении… Люди просто жили, воспитывали детей, женили, отдавали замуж и находили радость и покой только в своем доме, в кругу своей семьи. Так было всегда. Еще в те времена, когда здесь жили черкесы, — почти два века минуло с тех пор. Теперь это было русское селение, однако традиции и обряды были совершенно уникальными и не похожими на традиции простой русской деревни средней полосы России. Да это и не удивительно — любое живое существо волей-неволей склонно приспосабливаться к условиям, в которых живет; человек, как губка, впитывает воздух, которым дышит. Местный быт и местные традиции — все это и было той атмосферой, в которой воспитывались люди, поколение за поколением. А суровые условия существования диктовали суровые законы.

Женщины здесь всегда поднимались рано — в четыре, а то и в половине четвертого утра, на первую дойку. Как и в любой деревне, здесь держали коров. После того как коров отгоняли на пастбище, начинали тихонько скрипеть деревянные калитки — женщины шли за водой. Там, у родника, находящегося неподалеку от улицы, они немного задерживались — улыбаясь друг другу, начинали неторопливый разговор о житье-бытье, спрашивали о новостях, делились своими новостями. А потом, слегка склонившись под тяжестью перекинутого через плечо железного кувшина, медленно шли обратно. Снова скрипели калитки, начинали кричать петухи — тишина раннего утра постепенно вытеснялась звуками жизни.

Утром вся семья собиралась за столом. Так было заведено, это правило было святым, исключения не делались ни для кого. Алена, младшая в семье, очень любила поспать по утрам, но уже, наверное, с трех лет совершенно четко знала, что опаздывать к столу нельзя. Старший брат, Иван, загулявшись допоздна накануне, однажды проснулся не вовремя и вышел к столу, когда все уже потихоньку расходились. В момент его появления черные и густые отцовские брови сдвинулись на переносице, а глаза, сверкнув огнем, вдруг застыли без движения в одной точке. Всего лишь несколько секунд продолжалась эта сцена — мама, нервно поправляющая платок на голове, с опущенными вниз глазами, и отец, который не произнес ни слова. Извинившись, Иван сел на свое место и положил в тарелку теплую масляную лепешку с сочной начинкой из пряных трав, белую с черными крапинками, плеснул в стакан молока из кувшина. Алена смотрела на отца, который продолжал сидеть молча и неподвижно. Гладко выбритое лицо с уже заметными бороздками морщин — особенно вокруг рта и на лбу, красные, блестящие от жира губы. Тогда она в первый раз в жизни испугалась отца. И в тот же день ей почему-то стало жалко маму — но, конечно, она не могла понять, даже представить себе не могла почему. Ведь мама счастлива — у нее есть муж и дети.