Пенни Самнер - Дерево ангелов

— Андрей, прости. Прости меня…

Нина заплакала, хоть и убеждала себя, что это глупо: ребенок родится чуть раньше срока, только и всего…

Нет, Нина плакала не поэтому; то, как мама просила прощения, глядя на одного только папу, и ее окровавленное платье, и доброта мужиков, делающих вид, что они ничего не замечают, — вот что надрывало ей сердце. У Нины подогнулись колени, когда она увидела кровь; ее было так много. Но потом она вспомнила, что это нормально, как и те тряпицы. Когда появляется на свет ребенок, всегда много крови. Нина видела, как рождаются котята и телята и как их матери дочиста вылизывают родившихся детенышей.

Остаток дня после того, как маму отнесли в спальню, Нина провела с мисс Бренчли, которая показывала ей знакомые картинки лондонского Тауэра и Биг-Бена из «Иллюстрированной истории Великобритании» и в подробностях описывала церемонию смены караула у Букингемского дворца. Нина почувствовала, что проголодалась, и пошла на кухню попросить пирога, но там горничная, придурковатая Белла, плакала, подтирая сопли рукавом, а кухарка, следившая за кастрюлями с водой на плите, подняла глаза на Нину и сказала, что они заняты и ей лучше вернуться в свою комнату.

Вернувшись к себе, Нина села на кровать, прочитала молитву и открыла роман Джорджа Элиота «Миддлмарч», но не могла сосредоточиться и без конца перечитывала одно и то же предложение. Она жалела, что не взяла какой-нибудь из Катиных романов.

— Нина. — В дверях стояла мисс Бренчли. — Уже очень поздно, попытайся заснуть.

Но Нина была слишком взволнована мыслью о ребенке — ее маленьком братике. Они еще даже не выбрали для него имя.

— Вряд ли у меня получится. Скоро родится ребенок?

Мисс Бренчли подошла поближе, и Нина заметила, что лицо гувернантки совсем подурнело: щеки в пятнах, глаза красные.

— Нина, мне сказали, что я могу там помочь. От тебя тоже потребуется кое-что, а именно — ты должна оставаться здесь. Обещаешь?

К счастью, Нина догадалась вовремя скрестить под книгой пальцы.

— Да.

— Хорошо. Ну, я должна идти. — Внезапно гувернантка наклонилась и поцеловала Нину в лоб. — Храни тебя Господь, дитя. Молись за свою маму.

Нина не могла спуститься в холл к малой столовой так, чтобы ее не увидели. Но можно было прокрасться туда на цыпочках через веранду. Подождав несколько минут после ухода гувернантки, Нина открыла дверь, прошмыгнула через гостиную и вышла на улицу.

Камин в малой столовой сейчас не затоплен, но она принесла в кармане спички, чтобы зажечь свечу. Она выберет книжку и потом помолится о маме и ребенке перед иконой в углу.

В темноте у двери амбара светились огоньки папирос, оттуда доносились мужские голоса. Нина чуть постояла на месте, раздумывая, не вернуться ли за ботинками — тогда можно будет пройти по мерцающему снегу к оранжерее. Иногда они с Катей тайком пробирались туда ночью, воображая, будто они на пляже в Африке — над пальмами носятся светлячки, шумит море… Нина никогда не видела моря, зато Катя теперь видит его в Ницце каждый день.

— Нет!

Кричали в доме. Раздался грохот, будто разбили стекло, потом послышались тяжелые шаги, и испуганная Нина увидела, как кто-то, шатаясь, сбежал по ступенькам в дальнем конце веранды.

— Нет!

Это был папа, в одной рубашке, без пиджака, без пальто.

— Папа! — закричала Нина и бросилась к нему по веранде.

Отец упал на снег, снова поднялся.

— Папа!

Ее окружили голоса и фонари.

— Василий! — крикнула Дарья садовнику. — Останови его!

Доктор Сикорский протолкался вперед:

— Держите хозяина и не отпускайте, что бы он ни говорил! Все беру на себя!

В отца Нины вцепились мертвой хваткой.

— Как вы смеете трогать папу! — услышала Нина свой собственный крик. — Как вы смеете!..

Она бросилась к ступеням, но чьи-то сильные руки схватили ее…

На своих похоронах мама плакала. Нина покачнулась, когда увидела, что на мраморном лице матери блестят слезы, но тетя Лена сжала ее локоть:

— Это лед, Нина. Просто лед тает.

Графиня Грекова ошалела от чуда.

— Слезы святой! — причитала она, ломая руки. — Царица небесная, вот милость-то!

Появилась одна из ее дочерей с нюхательной солью и увела графиню.

Хоронили маму через пять недель после смерти. Зимой такие задержки были обычным делом: земля слишком смерзлась, чтобы копать могилу. К тому же папа был нездоров и не смог бы присутствовать на похоронах, будь они раньше. Доктор Сикорский наказал, чтобы за ним следили денно и нощно, и первые две недели его ни на минуту не оставляли одного, даже когда он ходил в уборную. Когда оказалось, что никто из мужчин не отваживается сидеть с ним ночью, Дарья взяла из швейной комнаты свой матрас с бельем и постелила себе на полу в комнате для гостей, где теперь спал папа. Окно было заколочено; Дарья заперла дверь и положила ключ себе под подушку. Нина слышала, как жена садовника, с выпученными от ужаса глазами, говорит кухарке: «И как она не боится! Ведь хозяин может задушить ее, а потом покончить с собой…»