Джеймс Делингпоул: Едва замаскированная автобиография

И вдруг: «Бац!» И тебе никуда не скрыться от безудержного страха. Этого не может происходить. Я не верю, что это происходит. Оно происходит. Еще как происходит. Почему это происходит? Как мне прекратить это? Пожалуйста, прекратите! Пожалуйста!

Это происходит, когда падает самолет. Это происходит за миллисекунду перед столкновением машин. Это происходит, когда мотоциклист в шлеме с темным забралом, с седоком в таком же шлеме останавливается рядом с тобой перед красным сигналом светофора. Это происходит сейчас с кем-то, где-то: потрясающий своей мгновенностью переход из банального мира болящих от тесноты ног и безвкусного чая, сомнительных фильмов во время полета, ожидания прилета, ползущих караванов машин и узких улочек, запланированных деловых совещаний, обедов, мыслей о сексе, друзей, ревности, честолюбия, страстей, крушения надежд, скуки. В роковой, неумолимый, гибельный мир адреналина, мгновенности и атавистического животного страха неминуемой, неизбежной смерти.

Я не знаю, когда — в тот момент или позднее — мне в голову приходит мысль, что это момент истины. То, чего мы все стараемся не замечать. Мы все умираем, и когда это происходит, оно так и случается, без предупреждения. Так стоит ли сильно горячиться из-за интриг в отделе новостей, случайных обид, мелких ссор, мнимого неуважения, по поводу несостоявшихся свиданий, квитанций за парковку, грубых официантов, списков претензий и налоговых деклараций! В конечном счете они не имеют никакого значения. Они действительно ничего не значат.

Теперь мы поравнялись с ним. Он так близко, что может коснуться машины. Даже меня, если бы было открыто окно. Своей рукой. Тем, что лежит у него в руке. Я, конечно, не буду смотреть на это. Уж лучше я ничего не буду знать, пока не почувствую удар кувалдой — такое должно быть ощущение? Мне, кажется, кто-то рассказывал, что ощущение, будто кто-то изо всех сил ударяет тебя кувалдой в руку, в ногу, в плечо, в живот, о, господи, только не в живот, только не рану в живот.

Теперь он остался позади, но я не осмеливаюсь оглянуться. Если оглянуться, это может его спровоцировать.

Но это ужасно — ожидание. Не знать, что он делает. Когда можно будет посмотреть? Когда будет безопасно посмотреть?

Я даю себе одну — две — три — четыре — пять секунд. Машина ползет вперед так мучительно медленно, что мне хочется крикнуть: «Дави на педаль, Райдер, давай!»

Очень медленно я поворачиваю голову.

Он стоит, расставив ноги, оружие по-прежнему сбоку от него.

Обед в итоге происходит в восемь часов вечера, и к этому времени мои ягодичные мышцы образуют гордиев узел, а легкие прокопчены до большей черноты, чем у трупа из торфяного болота.

Но мне это нравится. Я мог бы привыкнуть к таким вещам. Конечно, страшные эпизоды были страшными, а скучные эпизоды были невыносимо скучными, но ни страх, ни скука по силе не идут ни в какое сравнение с тем подъемом настроения, который я сейчас испытываю. Мы сделали это. Мы выжили.

И мы отдыхаем как настоящие мужчины, Райдер и я, курим сигареты и пьем пиво в единственном, наверное, ресторане во всем Лос-Анджелесе, где не запрещают курить, и, возможно, в единственном ресторане во всем Лос-Анджелесе, который открыт. Какого-либо особого шика или блеска или Вольфганга Пука в нем нет. Это просто знакомое Райдеру место около Лонг-Бич под названием «Капитан Ахаб», стилизованное под рыбачью хижину, украшенную сетями, буями, якорями и столами, сделанными из отполированного плавника, где готовят в основном морепродукты с жареным картофелем, а хозяин похож на Хемингуэя. В сущности, паршивенький тематический ресторан. Но сегодня тут круто. Сегодня тут собрались все отчаянные люди Лос-Анджелеса: стойкие пьяницы, неисправимые курильщики, отчаянные любители общества и вольные иностранные корреспонденты — такого сорта люди, которые не позволят каким-то общественным беспорядкам испортить им пятничный вечер.

Говорит в основном Райдер — о девочках, о наркотиках, о том, как жизнь его не раз висела на волоске во время его карьеры пожарного (так называют тех странствующих иностранных корреспондентов, которые специализируются на гражданских конфликтах, зонах боевых действий, районах катастроф и т. д.), Я в основном слушаю, только иногда в приливе вызванной пивом сентиментальности я начинаю рассказывать о том, как замечательна Симона, как я скучаю без нее и что как мне ни жаль, но я не смог бы начать зарабатывать на жизнь тем, что делает Райдер, потому что Симона никогда не позволила бы мне этого, так сильно она меня любит.