Нора Робертс: Дочь великого грешника

— Деточка, ты погорюй, легче будет.

— Он умер и похоронен. Горюй не горюй — ничего не изменишь. — Но все же Уилла прикрыла своей ладонью руку, лежавшую у нее на плече. — Бесс, он даже не сказал мне, что болен. В эти последние недели я могла бы ухаживать за ним, могла бы попрощаться с ним по-человечески.

— Он был гордым человеком, — ответила Бесс, а сама подумала, что Джек был ублюдком, эгоистичным ублюдком. — Даже хорошо, что рак свел его в могилу так быстро. Он почти не мучился. Джек не перенес бы долгой болезни, извелся бы, и тогда тебе пришлось бы туго.

— Так или иначе, его уже нет. — Уилла разгладила поля шляпы, нахлобучила ее пониже. — У меня скот, рабочие. Все теперь зависит от меня, я не могу бездельничать. Ранчо «Мэрси» стоит, как стояло, и здесь по-прежнему распоряжается член семьи Мэрси.

— Что ж, поступай как знаешь.

По опыту Бесс знала, что, если уж речь зашла о работе, препираться бессмысленно.

— Но к ужину вернись. Я прослежу, чтобы ты поела как следует.

— Хорошо. Только сначала выстави отсюда весь этот сброд. Она вышла из комнаты и по боковой лестнице спустилась на первый этаж восточного крыла. Даже отсюда был слышен гул голосов, а временами даже раскаты смеха. Уилла с отвращением хлопнула дверью и вышла на заднее крыльцо. Там сидели и курили двое.

Уилла недобро посмотрела на мужчину постарше, потягивавшего пиво из горлышка.

— Наслаждаешься жизнью, Хэм?

Саркастическое замечание ничуть не смутило Хэмилтона Доусона. Когда-то он учил Уиллу кататься на пони, не раз залечивал ей царапины и ушибы, когда она падала из седла. Это он преподал ей науку ковбойской жизни: как орудовать лассо, как стрелять из винтовки, как освежевать оленя.

Хэм неторопливо затянулся, выпустил из-под седой бороды облачко дыма и неспешно сказал:

— Добрый… вечер.

— Я хочу, чтобы ты проверил, в порядке ли изгородь на северо-западном участке.

— Проверено, — лаконично ответил Хэм.

Он был коренаст, плечист, кривоног. На ранчо Хэм был кем-то вроде управляющего и, по его разумению, разбирался в делах не хуже, чем девчонка.

— Отправил туда ремонтную бригаду. Брюстер и Маринад на горном пастбище. Мы потеряли там пару коров. Похоже, кугуар поработал. Ничего, Брюстер с ним разберется. Этот парень любит пострелять.

— Я поговорю с ним, когда он вернется.

— Само собой. — Хэм выпрямился, поправил на голове серый блин, который считался у него шляпой. — Пора телят отгонять.

— Да, помню.

Хэм в этом не сомневался, но все же удовлетворенно кивнул.

— Поеду, проверю, как ремонтники поработали. Жалко, что с твоим стариком так вышло.

Уилла знала, что эти простые слова, произнесенные в самом конце разговора, честнее и искренней, чем цветистые соболезнования, которыми ее потчевали на похоронах.

— Я тоже потом загляну туда.

Хэм кивнул ей и собеседнику и, шагая вразвалочку, направился к лошади.

— Как ты, Уилл, держишься? — спросил второй мужчина. Она пожала плечами, удивляясь на себя, что никак не может решиться на серьезный и важный разговор.

— Знаешь, давай лучше завтра, — сказала она. — Завтра будет легче. Как по-твоему?

Нэйт отлично знал, что завтра легче не будет, но ничего не сказал. Отхлебнул пива, вздохнул. Он приехал сюда из-за Уиллы. Нэйт Торренс был другом, соседом, скотоводом, а также адвокатом, который вел дела Джека Мэрси. Нэйт с тоской подумал о завтрашнем дне. Уиллу ждет тяжелый удар.

— Пошли пройдемся. — Он поставил бутылку на перила, взял Уиллу под руку. — Хочется ноги размять.

Ноги у Торренса были длинные. К семнадцати годам он вымахал на шесть футов два дюйма, но на этом не остановился. Теперь, в тридцать три года, Нэйт имел шесть футов и шесть дюймов, да к тому же еще был тощ, как оглобля. Пшеничные патлы свисали из-под шляпы на глаза, а глаза были такими же синими, как монтанское небо. Лицо адвоката было обветренным и загорелым. Длинные руки со здоровенными пятернями, огромные ступни. При всем при этом Нэйт умудрялся двигаться с поразительной грациозностью.

Он был похож на ковбоя, ходил ковбойской походкой, но сердце у Нэйта было нежное. По крайней мере в том, что касалось его семьи, его лошадей и стихов Китса. Однако, когда речь заходила о делах юридических, Нэйт был тверже гранита. Здесь все для него было просто, все делилось на две категории: правильно или неправильно.

К Уилле Мэрси относился с искренней симпатией и очень мучился из-за того, что придется подвергнуть ее тяжкому испытанию.