Татьяна Веденская - Неотразимая, или Основы женского шарма

— Кто Петрова? — спросила она.

— Я, — крикнула я, радуясь, что хотя бы в лицо здесь меня не узнают.

— Пойдемте.

— Куда?

— К операционистам, — сухо бросила мне худая девочка в джинсах и черной водолазке и навострила лыжи внутрь. Я уперлась.

— Зачем? — она обернулась и непонимающе произнесла:

— Но вы же письмо получили?

— Ну и что?

— Не понимаю… Вы задолженность хотите погасить?

— Нет, — но ведь я же действительно не хотела. Она, похоже, растерялась.

— Почему?

— А я не понимаю, почему я вам должна гасить какую-то задолженность?

— Так вы же по кредиту.

— Да по какому кредиту? — начала горячиться я. — Вы меня с кем-то путаете.

— Хорошо. Пойдемте в переговорную и разберемся. Я вызову администратора. — Не могу сказать, чтобы я была в восторге. Идти внутрь мне совсем не хотелось. Но что делать. И вообще, я замерзла, а тут красота, чистота, все блестит и переливается. Хоть побуду часок в приятном месте. Меня проводили в просторную холеную комнату для избранных. Во всяком случае, она была так хороша, что можно было так подумать. Усадили за овальный стол из красного дерева. Ну, может быть, и не красное дерево, но очень похоже. И предложили кофе. Естественно, когда в зал вошел администратор, сухопарый маленький клеркообразный мужик лет пятидесяти, я разомлела. Бросив на соседнее кресло пальто, я развалилась в своем и, глядя в окно, потягивала из малюсенькой чашечки отличный эспрессо. Давно мне не было так хорошо.

— Простите, вы Ольга Николаевна Петрова? — спросил он, не высовывая носа из пачки бумаг.

— Да. Но имя у меня довольно распространенное, наверное, письмо отправили неправильно.

— Боюсь, что это невозможно, но на всякий случай дайте ваш паспорт. — Я достала мой новенький паспорт гражданина теперь уже России (как раз недавно поменяла) и величественно протянула ему.

— Да, все верно. И что же вы хотите мне сообщить? — Скользил он взглядом поверх меня. Тут уже я растерялась.

— Что верно?

— Верно, что именно вы, Ольга Николаевна, взяли у нашего банка кредит на сто тысяч долларов.

— Когда? — прошептала я.

— В 1994 году. Секундочку…В ноябре. Что вас еще интересует? — он был так вежлив, что хотелось его треснуть по его лоснящейся благополучной лысине.

— Сколько? — выдавила я из себя.

— Сто тысяч. Но вы выплатили уже половину. Так что осталось пятьдесят. Слушайте, мне не нравится, что вы на меня смотрите так, словно впервые все это слышите. Смотрите. Это ваша подпись? — он извлек из недр красивой массивной папки — скоросшивателя какую-то бумагу. Подпись была моя. Кошмар. Я начала вспоминать. Я была уверена, что Сережа все давно выплатил.

— Но это же бумаги, которые я подписывала черти когда!

— Не черти когда, а в 1994 году. Кредит на бизнес.

— Ну да. На пиццерию. Но Сережа ничего не говорил, он же давно все выплатил. Это вообще его дела. Причем тут я?

— Как же вы можете так говорить? Кредит брали вы, а не ваш муж. Да, вы его брали с целью открытия пиццерии. Но пиццерии больше нет, мы это выяснили, когда не пришел очередной платеж.

— И что же теперь? Что же, теперь он не платит? Ну и напишите ему!

— О Господи! Я же вам объясняю, кредит брали вы, а не он. Да он и не мог его взять, он же не имеет собственности в Москве. А все кредиты выдаются под залог чего-либо.

— Но у меня-то тем более ничего нет.

— А квартира? Вы же единственный собственник большой квартиры на улице Покровка дом 35.

— Что? Я вам что, должна отдать квартиру? — заорала я.

— Зачем? Выплачивайте кредит и все. Залог взыскивается только в судебном порядке, когда станет ясно, что никак иначе вы не собираетесь возмещать задолженность.

— То есть либо я выплачиваю пятьдесят штук, либо вы отберете у меня квартиру?

— Грубо, но верно. Вы меня простите, но зачем же вы подписали кредитный договор, если не понимали, что делаете?

— Он же был моим мужем. И ведь он исправно выплачивал все эти пять лет.

— А что же изменилось? — сочувственно и в первый раз как-то по-человечески спросил он.

— Он от меня ушел. И, видимо, решил, что дальше я разберусь сама. — Горько выдавила я из себя и разрыдалась. Господи, я не могу лишиться моего любимого дома. Я не хочу жить с девочками на вокзалах и подрабатывать проституцией. Да и не гожусь я в жрицы любви. Толстая и старая, тридцать лет.

— Успокойтесь, ради Бога. Выпейте водички.

— У меня нет денег. Он все, что можно было продать, забрал. Я не смогу платить. — Скулила я. Неуклюже и нелепо размазывала сопли по щекам и хлюпала носом. Ни одной конструктивной мысли, сплошной бабий мандраж.