Анна Тодд - После

– Хардин, пожалуйста, впусти меня. Этот парень… – говорю я, оглядываясь.

Хардин огибает меня и оглядывает коридор. Его взгляд натыкается на моего преследователя, тот сразу пугается, еще раз смотрит на меня, поворачивается и уходит.

– Ты его знаешь? – Мой голос звучит слабо и прерывисто.

– Да, входи, – отвечает Хардин, пропуская меня в комнату.

Он возвращается в кровать. Я смотрю, как под расписанной тату кожей ходят мышцы. На спине нет татуировок, хотя грудь, руки и живот полностью покрыты рисунками. Он снова трет глаза.

– С тобой все в порядке? – Голос звучит уже жестче.

– Да, да. Прости, что разбудила. Я просто не знаю, что было бы…

– Не волнуйся. – Хардин запускает пальцы в свои жесткие волосы и зевает. – Он трогал тебя? – спрашивает он без всякого сарказма.

– Нет, хотя пытался. Я была такая дура, что заперлась с пьяным незнакомцем в одной комнате, сама виновата. – От мысли, что этот гад ко мне прикасался, опять начинаю плакать.

– Ты не виновата в том, что он так себя вел. Ты не привыкла к таким… ситуациям.

Он говорит нежно, совсем не так, как обычно. Я иду к его кровати, безмолвно спрашивая его разрешения. Он показывает на кровать, и я сажусь, кладя руки на колени.

– Я не собираюсь привыкать к таким ситуациям. Это действительно последний раз, когда я пришла сюда и вообще на вечеринку. Не знаю, зачем я вообще пришла. А этот парень… он такой…

– Не надо плакать, Тесс, – шепчет Хардин.

Самое смешное, я не чувствую, что плачу. Хардин подносит руку к моему лицу, и я вздрагиваю от того, что он стирает слезу с моей щеки пальцем. Мои губы наслаждаются прикосновением. Кто этот парень и где грубый, насмешливый Хардин? Я встречаю его зеленые глаза, и его зрачки расширяются.

– Я не замечал, что у тебя серые глаза, – говорит он так тихо, что я склоняюсь ближе, чтобы услышать.

Его рука – все еще на моем лице, и сердце колотится как бешеное. Он закусывает нижнюю губу так, что колечко оказывается между зубами. Наши взгляды встречаются, и я наклоняюсь, еще не осознавая, что происходит. Но когда он убирает пальцы с лица, я понимаю, что мои страсть и совесть вступают в борьбу.

Совесть проигрывает, и я резко и жадно впиваюсь губами в его губы.

Я понятия не имею, что собираюсь делать, но остановиться не могу. Когда мои губы касаются его, Хардин порывисто выдыхает. На вкус губы именно такие, какими я их представляла. Чувствую слабый привкус мяты. Он целует меня, это происходит наяву. Его теплый язык касается моего неба, и я чувствую холодный металл кольца. Я вся горю, такого еще никогда не было. Он проводит руками по моим пламенеющим щекам, затем скользит к бедрам. Откидывается немного назад и снова меня целует.

– Тесс, – выдыхает он, затем снова прижимается губами ко мне, и его язык снова проникает в мой рот.

Разум перестает мне повиноваться, меня пронизывает страсть. Хардин, не переставая целоваться, подтягивает мои бедра к себе. Не знаю, куда девать руки, кладу их ему на грудь, а затем скольжу вниз к его животу. У Хардина горячая кожа, и грудь поднимается и опускается с каждым вдохом и выдохом. Он отрывается от моего рта, но прежде чем я успеваю что-то сказать, уже ласкает мою шею. Я чувствую каждое движение его языка. Чувствую его дыхание. Он запускает руку в мои волосы и придерживает голову, пока целует шею. Его зубы касаются моей ключицы, и я не могу сдержать стона, когда он начинает покрывать мое тело поцелуями. Наверное, если бы я не была такая пьяная, от алкоголя и от Хардина, то была бы скованнее. Никто так не целовал меня, даже Ной.

Ной!

– Хардин… остановись, – говорю я чужим, низким и хриплым, голосом.

Во рту пересохло.

Хардин не останавливается.

– Хардин! – повторяю я, на этот раз ясно и четко, и он отпускает мои волосы. Его глаза еще темнее, еще нежнее, а губы розовые и припухшие от поцелуев. – Нам нельзя этого делать.

Я не могу целовать его, даже если очень хочу этого.

Нежность в его глазах гаснет, он отпускает меня и отталкивает на другую половину кровати. Что происходит?

– Извини, извини, – повторяю я.

Это единственное, что приходит мне в голову. Чувствую, что мое сердце сейчас разорвется.

– Извинить за что? – спрашивает он.

Он подходит к тумбочке, вытаскивает черную футболку и надевает. Мой взгляд опускается на его боксерские трусы, на этот раз гораздо сильнее натянутые спереди.

Я смущенно отворачиваюсь.

– За то, что целовала тебя, – говорю я, хотя за это мне совсем не хочется извиняться. – Не знаю, зачем я это сделала.