— Извините, что вмешиваюсь в разговор, — сказала я. — Но, мне кажется, слишком много общих слов. Конкретно — о чем бы вы хотели написать?
— Я думала, вы дадите задание, чтобы проверить… — оробела девочка перед красивой, стройной и строгой женщиной.
— Мы не даем заданий. Нам приносят готовые материалы. Настоящий журналист не тот, кто готов выполнить любое поручение, обычно у каждого есть свой конек, своя, так сказать, тема. Понимаете?
— Вообще-то я культурой интересуюсь…
— Вообще-то я тоже. А конкретнее?
— Ты не пугай девочку, — мягко сказал мне Илья. — Ты же знаешь, бывает так, что человек не сразу определяется. И все-таки действительно, — посоветовал он существу, — принесите все, что угодно. На любую тему, в любом жанре. Очерк, фельетон, заметку, репортаж.
— Хорошо, — сказало существо. И растаяло.
(И, кстати, навсегда. Видимо, я ее здорово напугала.)
Я села на ручку кресла к Илье, обняла его за шею. Спросила на ушко:
— Оно нам понравилось?
— Почему бы и нет? Миленькая барышня.
— Ее бы на диванчик. А?
— Неплохо бы, — шутливо согласился он.
— Так в чем же дело? Давай я верну ее?
— Перестань, — недовольно поморщился Илья.
Но и я сама была собой недовольна.
Это что, та самая «борьба за любовь» начинается? Он мужик или нет? Он не имеет права мимолетно кого-то захотеть? И даже не просто захотеть. Даже и исполнить. (Мне казалось, что я это в принципе допускаю. Раньше.)
После этого крошечного эпизодика у меня не было ни единого повода приревновать Илью к кому-то. Но я чувствовала: началось. Еще ничего не случилось, но уже началось. Надо уходить. Бросать. Пока меня не бросили.
Я собиралась сделать это каждый день.
В течение года.
Вот, собственно, и вся присказка, а теперь начинается сказка.
Однажды Илья явился с окровавленной повязкой на голове. Я перепугалась, мы поехали с ним в травмпункт. В машине я, само собой, стала спрашивать, что случилось. Он с досадой ответил: ничего особенного, хулиганы к девушке пристали, я вступился.
— Что за девушка?
— А я откуда знаю?
— Незнакомая?
— Абсолютно.
Он так четко ответил, что я не поверила.
Рана, слава богу, оказалась поверхностной, пустяковой.
С этого дня я потеряла покой. Я наблюдала за ним, прислушивалась к его телефонным разговорам.
И поймала себя на том, что в этом моем наблюдении есть уже какая-то враждебность, словно Илья стал противником, врагом, которого надо победить. Вот она, пресловутая борьба за любовь.
Я обманывала себя, говорила себе, что все это бабские бредни, мнительность. Но вот очередная наша, обычная вроде бы вечерняя «доза», когда мы остались одни в редакции, — и вдруг я чувствую, что вместо того, чтобы любить его просто и раскрепощенно, как раньше, я проявляю какую-то суетливую старательность, словно практикантка в борделе, желающая блеснуть умением и заслужить похвалу клиента, а при этом всем своим телом слушаю его тело, стараясь заметить, не произошло ли чего нового, не ищет ли уже его рука другие очертания и контуры, не появилось ли в нем что-то неуловимое, но осязаемое, тем самым шестым чувством, которое есть у всякой любящей женщины…
Нет, ничего особенного я не заметила. Но поняла: прежнего не будет. Может, он еще не изменился, но я изменилась. Я не смогу теперь перебороть себя, я так и буду прислушиваться, присматриваться, приглядываться…
Мне было плохо в эти дни, просто физически плохо, хотя работала я за двоих, именно за двоих, так как Илья стал пренебрегать многими своими обязанностями. Я прикрыла его, как выражаются в фильмах-боевиках.
Чтобы окончательно не расклеиться, пошла к старичку невропатологу Штыро.
— Что-нибудь случилось? — спросил он, едва взглянув на меня.
Я кивнула и расплакалась.
Я расплакалась впервые… сказать, за сколько?
Я расплакалась впервые за всю свою взрослую жизнь.
И рассказала Штыро о том, что со мной происходит.
Я ждала расспросов. Утешения. Или, наоборот, чтобы он окончательно убедил меня в основательности моих подозрений.
Не знаю, чего я ждала. Но только не того, что он сказал мне. Крутя в дрожащих пальцах карандаш, опустив глаза в крупнокалиберных очках, он произнес, перхая и заикаясь:
— Послушайте, Людмила. С вами можно говорить только открыто. И вот я говорю вам. Вы только послушайте, не перебивайте.
— Я слушаю, слушаю.
— Сложилась ситуация, о которой я вас предупреждал. Ваш… друг… или уже изменил вам, или готовится к измене. Вы это поняли. Вы заранее в шоке. Это опасно. Надо этот шок предупредить.
Читать дальше