Фэй Уэлдон - Ненавижу семейную жизнь

В кабинет Барб звонит Хилари и говорит, что у Хетти телефон чуть не взорвался от звонков, никто трубку не снимал, ну она пошла и ответила, это оказалась няня, она хотела поговорить с Хетти. Хилари ей сказала, что если что-то случилось, пусть свяжется с отцом ребенка, при нынешних умонастроениях в обществе отец как родитель, естественно, играет не менее важную роль, чем мать. Лично она, Хилари, считает, что это уж чересчур — давать отпуск по уходу за ребенком не только матерям, но и отцам, это дискриминация по отношению к тем, кто решил не рожать детей. В результате всех этих инициированных правительством нововведений увеличивается отпуск избранных счастливчиков, причем за счет налогоплательщиков. Но никто Хилари уже давно не слушал.

Хетти убежала со своим мобильным туда, где слышимость была лучше, и позвонила домой. Ответил Мартин. С Китти все в порядке, она веселенькая, играет в своем манеже, а вот Агнешка в ужасном состоянии. К ней приходили из иммиграционной службы, она рыдает. Нет, Хетти не нужно приходить домой. Конечно, Мартину все это не слишком удобно, но “Деволюция” два-три часа обойдется без него: они с Хетти еще до рождения Китти договорились, что будут ухаживать за ребенком на равных, так что все правильно. Он редактировал на работе статью о религии, этике и политике, так в ней не было ни одной живой остроумной строчки, и он с радостью от нее сбежал.

Хетти сказала, что все равно придет домой, она ужасно переволновалась из-за Китти, у нее все внутри дрожит и ноги подкашиваются. Она возвращается к себе взять сумочку и сменить туфли и видит в своем кабинете Нила — он как-то особенно эффектно загорел и как-то особенно сегодня вальяжен — и Хилари, которая роется в бумагах на ее, Хетти, письменном столе.

Хилари говорит:

— Что-то дома случилось, вижу, вижу. Но нам обязательно надо найти договоры с немецкими издательствами. В папке я их не нашла. Те, что для мисс Воблы. Нил не склонен передавать им права, но вы, судя по всему, уже начали переговоры.

Нил говорит, что нехорошо называть клиента за глаза Воблой, вдруг это прозвище соскочит с языка при личном разговоре. На что Хилари заносчиво бросает:

— Не так я, Нил, глупа, как вам кажется.

Нил начал работать в агентстве помощником Хилари, а теперь вот им руководит. Хетти считает, что Хилари его терроризирует, сама же Хилари презирает всех, кто работает в “Динтон и Селтс” со времен, когда она еще была протеже старого мистера Селтса и он познавал — или не познавал — ее на огромном полированном письменном столе.

Нил спокойно говорит, что договоры с немецкими издательствами благополучно подождут до завтра, Хилари, ничего с ними не случится.

— А вы, Хетти, скорее бегите домой. Вижу, вам сейчас ни до чего, и очень хорошо вас понимаю.

И Хетти словно ветром уносит.

Не слишком удачная встреча, однако обернулось все не так уж плохо. Нил ее поддержал. Но, может быть, эта поддержка сродни тем “хвалебным отказам”, в которых все сейчас достигли такой виртуозности: “Нам нравится ваш стиль, ваша внешность, манера держать себя, ваше дружелюбие и дух сотрудничества, мы глубоко понимаем и ценим ваше желание быть матерью и в то же время работать, но…” — пропустим остальное, скорей к последней строчке письма, факса или электронного сообщения: “…но вы нам не подходите”.

Интересно, мы с Сереной родились с этой тревогой в душе или заразились страхами в детстве у Ванды? Когда Ванда сталкивалась с какой-нибудь трудностью, она до рассвета беспокойно ворочалась в постели и к семи утра находила выход, в восемь будила нас и посвящала в свой план действий. Надо переставить дом подальше от соседей… Сьюзен не будет больше ходить в школу, потому что ей там плохо… Серене запрещается встречаться со своими подругами, потому что она того и гляди станет лесбиянкой… Меня отдадут в интернат при монастыре, потому что я вечно болтаюсь на улице с мальчишками… Мы все должны вернуться в Англию, потому что у нас появился новозеландский акцент… И уж если маму осеняла гениальная идея, с пути ее было не свернуть, а идеи были одна гибельней другой.

И самая большая глупость, до которой она додумалась, прометавшись в отчаянии до утра, потому что отец ей изменял, было решение самой завести роман, чтобы заставить его одуматься. “Роман” длился одну ночь и никакой радости ей не принес. Отец узнал и развелся с ней. Таковы были тогдашние нравы. А ведь она его любила.