Анастасия Соловьева - Дом, в котором ты живешь

— Кто это, Л ара?

— Господи, жена.

…Анька с какой-то садистской скрупулезностью анализировала все усложняющиеся отношения Макса с женой: новый виток начался после того, как мадам вернулась из Красноярска.

— Она заявила ему: все, живи как знаешь и в мою жизнь не вмешивайся!

— Так это ж хорошо!

— Так кажется тебе, наивной. А Макс, представь себе, ревнует ее, а когда я уезжала в Германию, ревновал меня. Мы необходимы ему обе.

— А Мартин как? Не звонил? — Я решила переключить разговор.

— Причем тут Мартин? — разозлилась Анька. — Здесь вся моя жизнь!

Я молчала. Тут не посоветуешь и не объяснишь. Любовь к Максу для Аньки как тяжелая, иссушающая душу болезнь. Пройдут годы. От болезни как-нибудь удастся отделаться. Только в душе останутся километры выжженного пространства, а на кухне — барная стойка.

— Как ты думаешь, — спросила Анька вполголоса, — у нее — любовник?

Теперь пришла моя очередь разозлиться.

— Да какое тебе-то дело? — почти заорала я на Аньку. — Макс, его жена, ее любовник, это не семья — а клубок змей. Брось ты их, пожалуйста, пусть разбираются сами!

Раздражение мешало спокойно сидеть на месте, я соскочила с табуретки и принялась собирать посуду.

— Успокойся, я помою.

— Как не надоело тебе самой-то! И на что ты гробишь жизнь? — Я открыла кран и загремела тарелками.

— Сегодня утром, — Анька подошла к раковине, чтобы не перекрикивать шум воды, — он приехал ко мне такой радостный. Ему очень нравится, как я теперь готовлю. И вас он любит. Вы — самые приятные наши друзья. Сначала все было просто замечательно: я крутилась у плиты, он сидел вот тут на диване и травил какие-то истории (обожает это занятие!). Потом я более или менее закончила и пошла в ванну, но забыла в спальне крем. Вернулась, слышу, он с дочкой разговаривает, выясняет, где мама. Потом, видно, звонил ей на мобильный. Глухо. Все, настроение испортилось… Ну что говорить, ты сама видела.

— Да пойми ты наконец: это настоящее рабство. Раньше ты зависела только от мадам, теперь будешь еще и от ее любовника! Захочет он быть с ней, у тебя один расклад, не захочет — другой. Ну, нравится тебе зависеть от какого-то чужого человека?! Вернее, двоих!

— Слушай, а может, это не любовник, а тактический маневр?

— Все, прекращай, не порть вечер ни себе, ни мне. — Я домыла последнюю тарелку, плюхнулась на диван и закурила.

Анька молча взяла полотенце и стала вытирать посуду.

— А ведь ты права, — задумчиво отозвалась она через некоторое время. — Старалась-старалась, готовила-готовила, а Лара взяла и испортила все.

— Вот! Ты же не хозяйка в собственной жизни: Лара что хочет, то и творит. Ну что, звонил Мартин?

— Один раз… — начала Анька, но тут на кухню вернулись мужчины.

— Беседуете на интеллектуальные темы? — с иронической улыбкой спросил Макс.

Он уже был в хорошем настроении. Наверное, нашел свою Лару.

Давид внимательно смотрел на меня. Я докурила сигарету, смяла ее в пепельнице. Он присел рядом на диван, продолжая так же смотреть.

— Представляешь, Давид, — прикалывался Макс, — я тут где-то слышал выраженьице «интеллектуальная женская проза». Сильно, а?

— А я даже держал в руках образчик, — неожиданно подыграл ему Дод.

— Ну и как?

— «Любящий человек способен увидеть в вас то, чего вы и сами-то в себе не видите…», и дальше такое же на триста страниц.

Макс довольно рассмеялся.

— Там не было такого! — воспротивилась я.

— Почему ночные страхи или детские комплексы — объект, достойный внимания господ мужчин? — серьезно спросила Анька. — А любовь, самое важное в жизни…

— Точно: основной инстинкт, — перебил Макс.

— Что толку с тобой спорить? — Анька посмотрела на Макса так, будто действительно только сейчас разглядела в нем что-то доселе невиданное. — Давайте пить чай, я наполеон испекла настоящий, с заварным кремом.

— Давайте! — Макс с готовностью забрался на высокую табуретку.

— Хочешь, я буду заботиться о тебе? — спросил Давид еле слышным шепотом, слегка наклонясь ко мне.

— Подумаю, — ответила я серьезно. Давид засмеялся.

На следующий день, несмотря на бурные мамины протесты, я перевезла Илюшку к себе.

Температуру удалось сбить, но он так страшно кашлял, так осунулся за эту неделю. Я уложила сына в детской, сварила клюквенный морс и уселась у кровати с «Бароном Мюнхаузеном».

— Мам, — попросил Илья вдруг, когда я дочитывала первую главу, — расскажи мне про папу.