Елена Белкина - Странные женщины

Он подвел ее к загрунтованному холсту, на котором ничего не было, кроме этого грунта.

— Видишь?

— Нет, — честно сказала Женечка.

— Дура! Вот точка, вот и вот! Я уже организовал пространство этими точками! Организовать пространство — это уже половина картины. Вот, видишь?

— Вижу, — заметила она три маленькие крапинки.

— Я могу! Я даже и тебя напишу, вот увидишь. Ты же не бросишь меня?

— Нет.

— А тебе хорошо было с ним?

— Нет.

— Не врешь, вижу. Странно. Почему?

— Потому что он не хотел, чтобы мне было хорошо.

— Но он-то, я думаю, счастлив теперь, зараза?

— Нет. Он только хотел успокоиться.

— Понимаю. В народе это называют: охоту сбить. Сбил?

— Кажется.

— Боюсь только, что ненадолго. Если опять захочет быть с тобой, ты согласишься?

— Наверное.

— Почему? Нравится он уже тебе?

— Немного.

— Но меньше, чем я?

— Гораздо.

— Ладно. Разрешаю еще раз. Последний. Договорились?

— Не знаю.

— Что ж мне, убить, что ли, тебя? — спросил Дмитрий.

Спросил с размышлением, будто и впрямь серьезно решал вопрос, не убить ли ему Женечку.

— Господи, почему вы все хотите меня убить?

— Кто — все?

— Все, — сказала Женечка, сама не понимая, кого она имеет в виду.

Прошло три дня.

Черная машина появилась в пятницу вечером.

Дверца открылась, Женечка подошла и села в машину.

— Я скучал, — сказал Виктор.

— Я немного тоже.

— Могла бы и не говорить.

— Почему? И без моих слов знаешь?

— Нет. Просто не хочу знать. Едем ко мне?

— Хорошо.

— Слишком быстро ты соглашаешься.

— Если бы я не согласилась и вышла, ты стал бы меня преследовать.

— Тоже верно.

Через несколько минут они были в его квартире.

— Я хочу сегодня разрешить себе все, — сказал Виктор. — То, что я сдерживаюсь, выделяет тебя из других. Это неправильно. Я не хочу выделять тебя. И не хочу сдерживаться, я не привык сдерживаться. Я позволю себе все, но в последний раз. После этого ты исчезнешь для меня.

— Нелогично, — сказала Женечка. — А если ты потом опять захочешь меня видеть и быть со мной? Значит, опять сдерживаться? Но ведь ты не привык? Как быть?

— Плевать на логику, — сказал Виктор. — Я так решил.

— А как я решила, тебе неинтересно знать?

— Абсолютно неинтересно.

— То есть ты и силу готов применить?

— Готов.

— Тебе повезло. Если бы ты мне не нравился, тебе бы не помогла никакая сила.

— Ладно! — грубо оборвал разговор Виктор. — Хватит болтать, займемся любовью!

Женечка усмехнулась. Виктор, поднимаясь по лестнице, не видел этой усмешки.

…Маска грубости и властности, которую (быть может, по привычке) нацепил на себя Виктор, скоро исчезла, проглянули подростковые смущение и неловкость, но и они прошли, появилось что-то зрелое, мужское, раскованное, превратившееся в искреннюю и простодушную радость, в веселое увлечение и даже баловство (он несколько раз начинал смеяться, и она отвечала смехом), а потом уже не было ни масок, ни возраста, ни игры, ни веселья, а все превратилось в томительно длящееся изумление — и для него, и для нее, и вот они не сводят глаз друг с друга, как будто дожидаясь какого-то условного знака в глубине зрачков, чтобы одновременно победить и одновременно сдаться, и им это удалось, первый звук ее голоса совпал с его первым звуком, только он нервно смеялся в блаженной истерике, а она в такой же блаженной истерике рыдала, и его смех был похож на плач, а ее плач был похож на смех.

Они долго молчали. Она думала о том, что у этого человека не было юности. Да и молодости тоже. Из подростковости он насильно шагнул сразу во взрослость. От этого и остается во многом подростком. От этого, однако, вполне взросл — иначе бы не вел столь успешно свои большие взрослые дела, которые сделали его миллионером (о чем странно думать, глядя сбоку на растрепавшиеся его жесткие мальчишеские волосы). А он думал о том, что впервые не чувствует удовлетворения, при том, что полученное удовлетворение оказалось больше, чем когда бы то ни было и с кем бы то ни было. Он думал, что попал в тупик, в западню. Его планы, его цели, его дела — все кажется сейчас смешным и мелким. Это плохо, это неправильно. Но как быть?

Если сдерживать себя, это займет слишком много времени.

— Я возьму отпуск, — сказал он. — Я восемь лет не был в отпуске. У меня даже полных выходных дней, в сущности, не было. И мы поедем с тобой… куда ты хочешь?

— Не знаю.

— Но ты мечтала о какой-то стране, о каком-то городе?