Элис Хоффман: Ледяная королева

Он выглядел очень расстроенным. Раньше я не замечала, чтобы брату чего-то хотелось так сильно, так остро. Старика в Джексонвилле он хотел увидеть совсем не так. Бабочки для него были важнее. В них существовал для него какой-то особенный смысл. Свершение и завершение.

Мы не слышали, как вошла Нина, которая отправилась меня искать. Глаза у нее были заплаканные, но в ее облике чувствовалась неколебимость, как тогда во дворе, когда я за ней подглядывала. К ее одежде прилипли травинки. Она пахла зеленью и самшитом. Она была намного сильнее, чем казалось со стороны. Со стороны было вообще не понять, что она за человек. Наверное, как раз тогда она и придумала свой план. Когда услышала про миграцию.

Раз в неделю приходила медсестра, которая сидела с Недом, пока мы с Ниной ездили в университетский центр здоровья, где она занималась по методу Ламаза [25] Ламаз Фернан (1890–1957) — французский врач, разработавший метод физической и психологической пренатальной подготовки, основанной на дыхании, предусматривавший участие отца в родах. . Все другие в группе были моложе: аспиранты с аспирантками, молодые преподаватели с женами, две лесбийские парочки. Все вроде бы оптимистично смотрели в завтрашний день. В выходные ходили друг к другу в гости. Мы в их встречах не участвовали. Может быть, они про нас думали, что мы тоже парочка. Впрочем, как раз на этих занятиях мы действительно были парой.

— Она дышит лучше всех в группе, — рассказывала я Неду.

— Конечно. Само собой.

Он гордился ею. Он был в нее влюблен. Но все-таки он был уже не совсем с нами. Он часто сидел возле окна и смотрел во двор, и я не знала, видит ли он там то же, что мы, или что-то свое.

Неожиданно пришла открытка от Сета Джоунса. Она была из Флоренции, и, значит, ему удалось уехать. Он писал: «Думаю похоронить прах в Венеции. Хочу, чтобы ты была со мной. С. Дж.».

Но я этого не хотела. Я хотела быть там, где я была, хотела сидеть весь день рядом с братом, готовить обед, мыть посуду, а вечером играть с Ниной в карты. Потом как-то пришла бандероль для брата от Джека Лайонса, а в ней был банный халат.

— Кто такой, черт подери, этот Джек Лайонс? — спросил брат.

Халат ему понравился, но было неловко получать подарок неизвестно от кого.

— Ты с ним учился в школе в Ред-Бэнке. А я с ним спала.

— У него хороший вкус, — сказал Нед.

— Заткнись.

— Я про халат.

Джек, значит, понимал, в чем нуждается умирающий человек. Он в этом разбирался лучше меня. Он потом еще присылал подарки, хотя я ему больше не звонила. Нед даже начал их ждать. Предвкушал что-нибудь новенькое. Один раз пришла пленка с записью птичьих голосов, и Нед любил ее слушать, а сам дремал рядом. В другой раз — толстые шерстяные носки. А один раз — здоровенная коробка помадки, какую делали раньше. Есть ее брат не мог, но ему понравился запах.

В конце концов я позвонила в Нью-Джерси.

— Не нужно ничего присылать моему брату, — сказала я Джеку.

— Не нужно указывать, что мне нужно и что не нужно, — ответил он.

На это трудно было что-то возразить.

— Он любит слушать птичьи голоса. И ему понравилась помадка.

Я была рада, что Джек меня не видит. Я была в тонких серых трениках и в футболке, на коленях у меня устроилась Гизелла. Сидела я в темноте, чтобы поменьше платить за электричество. Незадолго до этого я все-таки пошла проситься на работу к Эйксу, а меня не взяли, сказав, что у меня не та квалификация.

Я стискивала трубку. Я плакала.

— Я знаю, что ты делаешь, — сказал Джек.

— Ну ты же такой специалист, — сказала я в нос, горько, с отчаянием.

— Кое в чем да. Мой опыт показывает, что, как правило, люди плачут, когда у них есть на то причина. Смеются тоже.

В следующий раз он прислал ветряные колокольчики. Брат попросил повесить их над окном. Каждый раз, когда дул ветер, они звенели, и он улыбался. Подарок для брата был еще и напоминанием для меня. В жизни всегда остается что-то хорошее.

— Я его знаю, этого Джека? — спрашивал Нед.

Теперь он мог спрашивать об одном и том же по нескольку раз. Сам он слабел, и память слабела.

— Нет, — ответила я. — И мы не знаем.

— У него хороший вкус.

— Вроде бы да, — не стала спорить я.

По вечерам, если Нина совсем уставала, я садилась рядом с братом и читала ему сказки.

— Почитай мою любимую, — сказал он однажды.

— Ее в этой книжке нет, — соврала я.

— Врушка.

Но я не могла читать про смерть, ни тогда, ни после, когда конец был совсем близок. Тогда я прочла про Гензеля и Гретель, про куст можжевельника, про братца и сестрицу [26] «Гензель и Гретель», «Куст можжевельника», «Братец и сестрица» — сказки братьев Гримм. , про рыбака и его жену, про верного коня, а потом взяла и рассказала ту сказку. Свою, которую сочинила сама, — про замерзшую девушку, которая ушла от людей жить на склоне горы.