— Сегодня важный вечер? — спрашиваю у него. Он ниже наклоняется к рубашке, сфокусировавшись на переднем кармане.
— У Джениффер Энн званый ужин, — отвечает он. — Он полуофициальный.
— Полуофициальный?
— Это значит, — медленно произносит он, все еще концентрируясь: — никаких джинсов, никаких спортивных курток. Галстуки необязательно. Как-то так.
Я закатываю глаза. Еще шесть месяцев назад мой брат был неспособен отличить официальный стиль, не говоря уж об неофициальном.
Десятью месяцами ранее, на его двадцать первый день рождения, его поймали за продажу травки. В любом случае, это было не первое его столкновение с законом: во время учебы в средней школе у него было несколько взломов с проникновением и без (с признанием вины), одно вождение в нетрезвом виде (отпустили) и одно хранение незаконных веществ (общественные работы и большой штраф, но он чудом избежал неприятностей). Но после того как его поймали на вечеринке, он некоторое время провел в тюрьме.
Всего каких-то три месяца, но этого было достаточно, чтобы он взялся за ум и нашел работу в местном Джиффи Люб, [4] Автосервис.
где ему встретилась Дженнифер Энн — она пригнала свой «Сатурн» для техосмотра после тридцатитысячного пробега.
По словам моей матери, Дженнифер Энн была «произведением искусства», и это значило, что она не боялась нас и ее не заботило, в курсе ли мы этого. Она была невысокой девушкой с длинными светлыми волосами, аккуратно уложенными — и хоть нам и трудно это признать — за шесть месяцев она преобразила брата так, как нам не удалось за двадцать один год. Она заставила его лучше одеваться, усерднее работать и грамотно говорить, используя такие выражения, как «налаживание связей», «многозадачность» и «полуофициальный». Она работала на ресепшене у группы врачей, но относила себя к «специалисту по офису». У Дженнифер Энн любая вещь выглядела лучше, чем была на самом деле. Недавно я слышала, как она описывает работу Криса как «эксперта в области многоуровневого покрытия автомобилей», словно работать в Джиффи Люб все равно что возглавлять НАСА.
Теперь Крис поднимает рубашку со стола и держит ее, слегка потряхивая, в то время как из комнаты снова раздается звон пишущей машинки.
— Что думаешь?
— Выглядит неплохо, — говорю я. — Хотя ты пропустил большую складку на рукаве.
Он смотрит на нее, затем вздыхает.
— Это чертовски тяжело, — отвечает он, снова раскладывая рубашку на столе. — Не понимаю, почему людей так это волнует.
— А я не понимаю, почему это волнует тебя, — говорю я. — С каких это пор тебя заботят складки на одежде? Ты же привык считать, что если на тебе трусы, то ты уже одет.
— Мило, — он строит мне гримасу. — Ты все равно не поймешь.
— О да, верно. Простите меня, я и забыла, что Вы самый умный.
Он разглаживает рубашку и даже не смотрит в мою сторону.
— Я имел в виду, — медленно произносит он: — что для этого тебе нужно познать, каково это — делать что-либо хорошее для кого-либо еще. Безвозмездно. По любви.
— Ох, Господи, — говорю я.
— Именно так.
Он снова поднимает рубашку. Все еще есть складки, но в этот раз я не собираюсь ему их показывать.
— Это именно то, о чем я сейчас говорю. Участие. Отношения. Две вещи, которые, к сожалению, у тебя отсутствуют.
— Да я королева отношений, — возмущаюсь я. — И, ау, я только что потратила все утро планируя свадьбу нашей матери. Конечно, я же совсем не принимаю участия.
— Ты, — он аккуратно повесил рубашку на руку, словно официант: — должна прочувствовать, что такое серьезное обязательство…
— Что?
— …а твое постоянное нытье и жалобы по поводу свадьбы я вряд ли назвал «участием».
Я просто стою, уставившись на него. Последнее время против его слов трудно найти контраргументы. Словно ему промыли мозги при помощи религиозного обряда.
— Кто ты? — спрашиваю его.
— Все, что я хочу сказать, — отвечает он тихо: — так это то, что я действительно счастлив. И я хочу, чтобы ты тоже была счастлива. Как я.
— Я счастлива, — огрызаюсь я. Но слова звучат неправдоподобно, так как меня слишком разозлили.
— Я счастлива, — повторяю более спокойно.
Он хлопает меня по плечу, словно ему лучше знать.
— Увидимся, — он разворачивается и поднимается вверх по кухонной лестнице в свою комнату.
Я наблюдаю, как он уходит с все еще мятой рубашкой, и я понимаю, что скриплю зубами, и это последнее время вошло у меня в привычку.
— Дзынь! — из соседней комнаты доносится звон колокольчика печатной машинки, и моя мать начинает новую строку.
Читать дальше