Эвелина Пиженко: Единственный

— Вы чего, ещё дрыхнете?.. — заспанное лицо Антона заглянуло в дверь их спальни, — Ну, вы даёте…

— А если бы не успели?.. — лёжа в объятиях мужа, укоризненно-весело прошептала Элина, как только дверь за сыном закрылась, — Я же говорила, что он сейчас проснётся…

— Успели же… — поцеловав её, Игорь ещё крепче прижал к себе разгорячённое женское тело под одеялом, и закрыл глаза, — А, вообще, можно и поспать…

Ирина Германовна с трудом согласилась пожить у дочери какое-то время. Ей тяжело было оставаться в своей огромной квартире, где всё напоминало об их совсем недавнем семейном счастье с Сергеем, и, в то же самое время, ещё тяжелее было эту самую квартиру покинуть. Она в душе очень обиделась на зятя, который не разрешил Антону переехать к бабушке, и, скрепя сердце, отправилась к ним сама.

— Игорь ничего не говорит об отце? — улучив момент, когда зятя не было дома, Ирина Германовна после некоторых колебаний завела разговор с дочерью.

— Ну, так… — уклончиво ответила Элина, краем глаза наблюдая за выражением лица матери, — Говорит, но чисто по работе.

— По работе… — Ирина повторила это дрогнувшим голосом, — Ну, да… работа…

— Мама… — Элина присела рядом с матерью и обняла ту за плечи, — Игорь же не виноват, что так случилось. А работа есть работа, личные отношения тут ни при чём.

— Был бы сын… — скорбно сдвинув брови, женщина смотрела вперёд каким-то отрешённым взглядом, — Сын бы не остался в его фирме… Вот Витя — тот бы сразу ушёл… А зять… он и есть — зять… нечего взять…

— Мама, ну, куда ему идти? Где он ещё найдёт такую должность? Игорь там на очень хорошем счету, зарплата высокая…

— Вот-вот… — мать торопливо кивнула, — Зарплата, положение… Деньги — выше личных отношений, выше благородства и справедливости…

— К чему этот пафос, мама?! Эти деньги он приносит нам с Антошкой. Мы только жить начали, ты сама видишь!

— Пафос… — Ирина Германовна горько усмехнулась, — Вот что значит — отрезанный ломоть… Мужа защищаешь… А у матери — пафос! Ты хоть сама слышишь, что говоришь? «Жить начали». Вам по тридцать одному скоро исполнится, а вы только жить начали?! А кто в этом виноват, не Игорёк твой?!

— Ну, вот, приехали… — Элина резко поднялась с дивана, — Мам, ну, зачем ты всё собираешь?! Я понимаю, что тебе сейчас тяжело, но зачем всё вспоминать?!

— Затем, чтобы ты не повторила моих ошибок!.. — вскочив вслед за дочерью, Ирина быстро прошла к окну, — Жизнь пролетит, и не заметишь… Останешься, как я…

— Разве у тебя были ошибки? — Элина удивлённо посмотрела на мать, — Вы с папой — идеальная пара… Были…

— Я тоже так думала… А, видишь, как вышло… Он слишком податливый… Вот и не смог удержаться от соблазна. Конечно… — женщина язвительно усмехнулась, — Молодая, ничем не обременённая… Не то, что я…

— Ты тоже молодая, — смягчив голос, Элина снова подошла и обняла мать, — и тоже не обременённая.

— Нет, Элечка… — уже совсем тихо ответила Ирина Германовна, — Уже не молодая. И обременённая… Знаешь, сколько мне вменили обязанностей? Хоть до ночи из больницы не уходи. Хотя… с другой стороны, и — хорошо. Забываюсь…

— Мам… — Элина немного помолчала, как будто собираясь с духом, — А, если папа вернётся… Ты его простишь?

— Он не вернётся…

— Ну, откуда ты знаешь? — Элина попыталась заглянуть матери в глаза, — Другие ведь возвращаются!

— Я не хотела говорить… — Ирина отстранилась от дочери и, пройдя назад к дивану, устало опустилась на мягкое сиденье, — Он подал на развод… Позавчера пришла повестка….

— Он что… — услышав новость, Элина вновь почувствовала, как в груди закипает волна возмущения, — Он что, совсем сдурел?! Ну, я сейчас… сейчас я ему позвоню…

— Не надо!.. — глядя, как дочь мечется по комнате в поисках телефона, Ирина Германовна, попыталась её остановить, — Элечка!.. Не надо…

— Как — не надо?! — та возмущённо остановилась напротив, — Я всё ему скажу!.. Совсем с ума сошёл!.. Ну, ушёл… ладно… всё бывает… Но — на развод-то зачем подавать?!

— Вот и я… — мать вытерла ладонью слезу со щеки, — Я так же… Вроде уже осознала, что Серёжа ушёл… даже начала смиряться… А когда повестку увидела — снова всё оборвалось… Стало так больно… В тысячу раз больнее, чем тогда, когда он мне всё рассказал…

Глядя, как мучается мать, Элина мучилась сама… Она искала и не находила слов утешения, всё больше и больше склоняясь к мысли, что их, этих самых слов, просто нет. Мысли об отце сейчас заставляли её метаться из крайности в крайность… Ей было тяжело даже представить, что она вычеркнет навсегда его из своей жизни, она готова была простить его и принять всё так, как есть, лишь бы не потерять его навсегда… и, в то же самое время, боль, обида, неприятие его поступка вызывали у неё чуть ли не физическую боль, спустя какое-то время трансформирующуюся в полное опустошение и желание забыть о человеке, которого она называла своим отцом.