Эвелина Пиженко - Единственный

— Почему?! Они давно дружат с Игорем, ещё со школы.

— Я помню! — в голосе Ирины послышался неприкрытый сарказм, — Два алкаша!

— Кирилл не пьёт уже три года. Они поддерживают друг друга, понимаешь?! У них общие интересы!

— Да какие интересы?! Кто такой Кирилл?!

— Мама, он — музыкант. И очень интересный человек… ты зайди, послушай их разговоры! Твой внук сидит с раскрытым ртом… Ему, ребёнку, интересно! Они не шляются нигде, не пьют, не колются, они — нормальные люди!

— Э-ля!.. — по слогам произнесла Ирина имя дочери, — Мне ли тебе объяснять, что музыканты — низшая каста! Обслуживающий персонал!..

— Знаешь, если так рассуждать, то я тоже — обслуживающий персонал, — Элина не на шутку рассердилась на мать, — я же работник культуры, и как раз работаю с такими вот музыкантами и прочими творческими людьми!

— А я тебе говорила! — чтобы её не услышал зять, Ирина перешла на громкий шёпот, — Я тебе говорила, что твой культпросвет — это чепуха на постном масле!

— Ну, тогда и ты — обслуживающий персонал! Ты же обслуживаешь больных…

— Врач — благородная профессия!.. У меня — сотни благодарных пациентов!

— Не спорю. Но нет неблагородных профессий. Пропусти меня, пожалуйста, — нахмурившись, Элина попыталась пройти, но мать так и не не сдвинулась с места, — мама, давай, потом договорим. Меня ребята ждут.

— Так и пробегаешь всю жизнь с чашками и тарелками!

— Ну, и пусть!.. Это — моя жизнь!.. Не лезь в неё, пожалуйста!

— Ах, вот как… — Ирина Германовна исподлобья посмотрела на дочь, — Значит, я лезу в твою жизнь… Ну, что ж… Спасибо за поддержку!

Наблюдая, как мать собирает свои вещи, Элина боролась с желанием отобрать у неё сумку, увести в кухню и, напоив чаем, уложить спать.

— Мам… — наконец, не выдержав, она уже в прихожей схватила ту за руку, — Ну, прости меня… Не уходи, пожалуйста!.. Мамочка…

— Я пойду, — вырвав руку, Ирина Германовна повернулась к большому зеркалу и начала поправлять причёску, — я и так у вас зажилась.

— Мам… ну, перестань… мы просто все перенервничали… Прости меня…

— Я не обижаюсь… — женщина демонстративно оглядела своё отражение, затем, повернувшись к Элине, пристально посмотрела той в глаза, — Мне, действительно, пора. Ты поймёшь! Вот, когда твой Игорь поступит с тобой точно так же…

— Мама… ты что, мне желаешь, чтобы…

— Нет, — мать перебила Элину на полуслове, — я не желаю! Просто хочу, чтобы ты помнила… Твой отец меня уважал! Я никогда ему не прислуживала, но даже это не уберегло меня от его подлого поступка. А твой Игорь… Ты для него — всего лишь домашняя утварь, служанка. Какое уважение может быть к служанке?! Когда он поступит с тобой точно так же, а он обязательно поступит!.. ты вспомнишь мои слова. Но будет поздно!

— Элька… — заглянув в кухню, Игорь удивлённо уставился на шмыгающую носом жену, — Ты куда пропала?!

— Сейчас… — вытерев слёзы, та встала из-за стола, — Иду.

— Чего ревёшь?.. Что-то случилось?

— Мы поссорились с мамой. Она ушла…

— Как — ушла? Куда?

— К себе домой. Совсем.

— Так сильно поссорились?

— Я её обидела…

Несмотря на свои пятьдесят два года, Ирина Германовна выглядела очень молодо — на вид ей можно было дать не больше сорока — сорока двух лет. Выше среднего роста, худощавая, с идеально уложенной причёской, с едва заметным, но выгодно подчёркивающим глаза и губы макияжем, она и ходила моложаво — легко, стремительно, высоко подняв голову. Красота всё ещё оставалась естественной, и Ирина очень гордилась, что её лица до сих пор не касался скальпель пластического хирурга. Она всегда с удовольствием смотрелась в зеркало, в душе сочувствуя своим сверстницам, которые уже и не обращали внимания на новые морщины.

…Сегодня же, придя на работу, она закрыла за собой дверь и неожиданно остановилась у большого настенного зеркала в углу кабинета. Утреннее летнее солнце весело освещало помещение, и в свете его лучей женщина как будто впервые вглядывалась в своё отражение. Она смотрела и с ужасом осознавала, что всё… всё, чем она гордилась, буквально исчезает под этими проклятыми лучами… исчезает, предательски обнажая и эту мелкую сеточку вокруг глаз, и неровную кожу совсем не юношеского цвета… и отсутствие блеска в явно потускневшем голубом взгляде… и ярко выделяющиеся складки на шее — верный признак далеко не среднего возраста…

— Ну, здравствуй, моя дорогая! — вихрем ворвавшись в кабинет, темноволосая, с ярко накрашенными узкими губами на продолговатом лице женщина лет сорока пяти, в белом, приталенном халате, с ходу заключила Ирину Германовну в объятия, — Здравствуй!..