Александр Хазин - И.О.

Алексей Федорович понимал, конечно, что хищения, раскрытые на строительстве нового стадиона, и арест Переселенского отразятся каким-то образом и на его карьере. Сначала он ворчал, что "теперь придется обратно каяться", но потом понял, что этим дело не ограничится и он вряд ли удержится на посту исполняющего обязанности заведующего Коммунальным отделом.

Как и всегда перед очередным снятием, он стал чрезвычайно демократичным и часто, приказав водителю Васе прокатить его за город, чтоб "проветрить мозги", делился с ним всякими предположениями.

— Интересно, с какой формулировкой меня сымут? — задумчиво спрашивал он, когда миновав набережную они выезжали на широкую грейдерную дорогу.

— Я думаю, поскольку вы — номенклатура, Алексей Федорович, формулировку, какую попало, не дадут.

— Кто его знает! Начнут копать, вспоминать ошибки.

— Это когда рядового работника снимают, вспоминают прошлые ошибки, а когда снимают руководящего работника, вспоминают прошлые заслуги, — философски замечал Вася.

— А что, если как несправившегося?

— Морально неприятно… Вам, конечно, будут предлагать "за развал", но вы не берите…

Вася переключил скорости, так как дорога шла в гору, и, повернувшись к Алексею Федоровичу, доверительно сказал:

— При данной ситуации лучше всего, Алексей Федорович, "бытовое разложение".

Голова поморщился.

— Самая чистая формулировка. Деловых качеств не порочит. Политически не зачеркивает… А что пошалил, так это любой начальник поймет. Тем более, вышестоящие органы понимают, что бытовое разложение с возрастом у мужчин проходит…

— Так нету его у меня, этого разложения! Понимаешь, нету!

Вася улыбнулся. Он знал, что начальник говорит правду, и от души сочувствовал ему.

— Дело, конечно, хозяйское. Но мой вам совет, Алексей Федорович, нажимайте на эту формулировку… С женой посоветуйтесь…

Поднимаясь по лестнице домой, Алексей Федорович вспоминал совет, данный водителем. А ведь он прав! Главное внимание обращают на политическое лицо человека, нет ли у него каких-нибудь там связей, не льет ли он воду на мельницу врага? А насчет морали пока не слыхать. Вот если бы вдруг объявили "Месячник моральной чистоты" или "Нравственную декаду", тогда другое дело. Тогда, конечно, с моральным разложением не суйся!

Войдя в квартиру, Алексей Федорович, не поздоровавшись с женой, молча сел на диван и закурил.

— Что с тобой, Лешенька? — обеспокоенно спросила Мария Ивановна, снимая передник и подходя к дивану.

Алексей Федорович только поглубже затянулся и ничего не ответил.

— Уж не заболел ли ты?

Не будем скрывать: нашему герою было трудно. И в работе, и в личной жизни он привык к прямолинейным лобовым решениям, впервые ему приходилось решать сложную и даже изысканную задачу, но по-видимому инстинкт самосохранения оттачивает даже неповоротливые умы.

— Садись, Маруся! Есть разговор.

Мария Ивановна присела на край дивана и с тревогой ждала, что скажет муж.

— Такое дело, Мария… Морально разложился я…

Мария Ивановна облегченно вздохнула. Значит, слава богу, ничего не случилось, а она уж подумала бог знает что.

— Ты что, не слышишь?.. Я говорю — разложился морально…

Мария Ивановна поднялась, снова стала подвязывать передник.

— Поспи, Лешенька, я посуду помою.

— Сошелся с другой женщиной, понятно?.. Изменил законной жене, — раздраженно сказал Алексей Федорович.

— Ох ты, господи! Что ж теперь будет? — всплеснула руками Мария Ивановна.

— Выгонят за бытовое разложение.

— Куда ж он пойдет-то?

— Кто — он?

— Этот… Про которого ты рассказываешь?

— Да я про себя рассказываю.

— Господь с тобой, Лешенька! — От страха Мария Ивановна снова присела и только смотрела на своего мужа, чуть приоткрыв рот.

— Как собираешься реагировать?

— Чего?

— Придется писать заявление, Маруся.

— Куда заявление?

— Ну, в партбюро, в профком… Можно и в Министерство коммунального хозяйства.

— Опомнись, Лешенька! Стыд какой!..

— А чего тут стесняться? — сказал Голова, совсем уже войдя в образ. — Раз нашкодил, надо писать. Чтоб другим неповадно было. Так, мол, и так… Стало мне известно, что мой муж, с которым я прожила двадцать лет…

— Двадцать лет! Вот безобразник-то!

— Бывает, Маруся. Бес попутал, — сказал Алексей Федорович, сам удивляясь тому, что он так легко врет.

— Как же это ты? — вдруг заревела Мария Ивановна. — Чем же это они тебя опутали, проклятые?!