Александр Хазин: Акулина

Так уж случилось, что имя Александра Хазина стало известным, что называется, широко сразу после одного высокопоставленного цитирования: «В трамвай садится наш Онегин. О бедный милый человек! Не знал таких передвижений его непросвещенный век. Судьба Онегина хранила — ему лишь ногу отдавило, и только раз, толкнув в живот, ему сказали: „Идиот!“ Он, вспомнив древние порядки, решил дуэлью кончить спор, полез в карман… но кто-то спер уже давно его перчатки. За неименьем таковых смолчал Онегин и притих».

Было это спустя год после войны — в сорок шестом.

Нам, старшеклассникам того времени, стихи про «возвращение» Евгения Онегина, увы, нравились. Кто-то даже продекламировал их на открытом уроке с участием представителей гороно, налегая в ответе, как и требовалось, на неправоту автора относительно окружающей великолепной действительности, за что и получил оценку ниже неудовлетворительной.

В отличие от цитировавшего он не знал тогда, что есть в поэме и другие строки:

Можно представить, как жилось тогда автору. «Не хуже, чем Зощенко и Ахматовой», — скажет он мне потом. А как жили они, я узнал от Михаила Леонидовича Слонимского, их соседа по дому № 9 на канале Грибоедова, постоянного сотрудника «Известий», где я работал в шестидесятые годы собственным корреспондентом по Ленинграду.

Трудно жили. Писали, но не печатались. Поклонников как-то поубавилось. Лишь некоторые, завидя на улице издали, не переходили на другую сторону. Дома вдруг стало тихо и тревожно.

Но находились и те, кто вроде Ольги Федоровны Берггольц, героини ленинградской блокады, вели себя так, будто ничего не произошло. Бывали друг у друга. Чем могли — помогали. Если кому-нибудь нездоровилось — ухаживали, приносили еду…

Мужества Хазину было не занимать. Он прошел фронт военным корреспондентом, на страницах армейской газеты «Знамя Родины» выступал под именем бойца Трофима Бомбы, литературного сородича Василия Теркина. Награжден орденом Красной Звезды.

С этим орденом на лацкане черного пиджака он ходил в Дом писателей имени Маяковского на партийные собрания. И когда считалось, что лучше бы не ходил, и позднее, когда можно было подняться на трибуну и расквитаться со своими хулителями.

Едко.

Язвительно.

Хлестко.

Он это умел. Но не делал. Больше отмалчивался. Или отшучивался. «Вел себя пассивно» — записано у меня о Хазине в конспекте лекции литературоведа, которую он читал в середине пятидесятых годов нам, будущим филологам и журналистам, в Университете им. А. А. Жданова. А тот литературовед слыл человеком «в курсе», знающим и гибким, всегда придерживающимся правильного мнения.

После смерти Сталина, после XX съезда партии жизнь постепенно вступала в новую, более просторную колею. В журналах появились стихи Ахматовой, фельетоны Зощенко, правда, зощенковский стиль несколько изменился, погрустнел, а в перепечатках старых вещей целенаправленно участвовала чья-то нечуткая редакторская рука. Сценки и монологи Хазина стал исполнять Аркадий Исаакович Райкин. В начале шестидесятых годов Хазин поступил к нему в театр завлитом. Здесь, на спектакле, мы и познакомились.

Помню, я с ходу «заказал» ему статью, но как бы извиняясь за кого-то, с пониманием намекнул, что в ней может быть и сатира, но хорошо бы побольше публицистики, — сказал я, — так легче напечатать. Хазин усмехнулся: «Спасибо…» И неожиданно повеселел: «Молодость — это хорошо. Дайте-ка я покажу вам одну вещицу. Говорят, смешная…»

Это была «Акулина».

Я вот все думаю: почему же ее не напечатали тогда? Что помешало? «Несчастные случаи происходят там, где не были созданы счастливые обстоятельства», — писал Хазин.

Обстоятельства, конечно, обстоятельствами, но и человек в их колесе не последняя спица. Поэму читали многие, передавали из рук в руки, смеялись, машинистка делала одну закладку за другой. И тем не менее…

Не сработал в ту пору «человеческий фактор», вернее, сработал наоборот. Не хватило всем нам, читавшим, редактировавшим, сочувствовавшим, еще чуточку смелости, чуточку самоотреченности, чуточку, если хотите, пробойности. Сатира в этом всегда нуждается. А мы уж слишком поспешно сошлись на том утешительном, что «сейчас не время…» А когда? Ответственность нужно брать на себя именно в нужный момент. Иначе — это уже не ответственность, а что-то иное. Вспомним, к слову, хазинского Онегина: