Сейчас было не время для выражения чувств. Если он окажется на «Сабере», это будет полная победа бая регулов. Несколько неосторожных слов по отношению к Ставросу или баю – и Дункан мог потерять все оставшееся влияние, которое можно было бы использовать, чтобы помочь мри. И он решил держать себя в руках. Регул не сможет понять разногласий между стариком и юношей; а Ставрос, даже если почувствует какой-то намек на возражение, сделает вид, что не заметил его.
Секретарь нажатием кнопки открыл дверь, и Дункан не торопясь вошел демонстрируя покорность и должное уважение к двум правителям Кесрит.
– Дункан, – укоризненно воскликнул Ставрос. Странно похожие тела землянина и бая регулов утонули в металле тележек. Ставрос был очень стар; половина его тела была парализована почти сразу после прилета на Кесрит. Этот недуг до сих пор мешал ему говорить, и для разговоров с регулами ему приходилось пользоваться дисплеем тележки. Но с людьми он старался разговаривать сам. Сила понемногу возвращалась в частично парализованное тело, но Ставрос пока что не спешил покидать сделанную регулами тележку – символ старшего регула. Дункан понимал практические соображения, по которым Ставрос отказывался покинуть машину: скорость, мощь, мгновенный доступ к любому контуру в Номе, но он ненавидел политику, которую тот осуществлял – приспособление человека к регулам, подражание отношениям регулов.
– Сэр, – негромко отозвался Дункан, отвечая на приветствие; и в следующее мгновение он посмотрел на бая Хулага, внешне – сама учтивость, и дрожащий от гнева внутри, улыбнувшись, когда встретился со взглядом маленьких темных глаз старшего регула. Вид огромного неуклюжего монстра, закутанного в расшитый серебром газ, покрытого многочисленными складками жира, под которыми, особенно в нижних конечностях, почти полностью атрофировались мускулы, вызывал у Дункана отвращение. Темное, как и остальная кожа регула – правда, не такое гладкое, – лицо было похоже на костяную тарелку. Симметричные черты делали его похожим на человеческое, но каждая из черт по отдельности была абсолютно чуждой. Коричневые круглые глаза утонули в складках морщин. На месте носа остались щели, которые могли раздуваться или полностью закрываться. Рот с поджатыми губами напоминал заживающую рану в нижней части костяной тарелки. Сейчас ноздри Хулага были плотно сжаты: бай не хотел показывать свое неудовольствие. У регулов быстрые выдохи соответствовали нахмурившемуся лицу человека.
Хулаг внезапно демонстративно повернулся спиной к Дункану и улыбнулся Ставросу; глаза и ноздри регула расслабились, рот немного приоткрылся. Является ли такой жест естественным для регула или это всего лишь попытка подражать человеку, сказать было трудно.
– Как хорошо, что юноша Дункан вернулся, – пророкотал Хулаг на базовом языке.
– Да, – громко ответил Ставрос на языке регулов. Установленный на его тележке дисплей повернулся к Дункану; на нем появились слова на базовом языке: «Садись. Жди.»
Дункан отыскал стул возле стены и, усевшись, стал слушать. Ему хотелось узнать, почему его вызвали на это совещание, почему Ставрос решил использовать его в этом устроенном явно для Хулага спектакле. Дункан плохо знал язык регулов, поэтому он мало что смог разобрать из слов бая, а ответов Ставроса вообще не понял. С того места, где он сидел, Дункану был хорошо виден дисплей старика, но ему удалось прочитать лишь несколько слов, написанных замысловатыми иероглифами – сами регулы почти никогда не использовали их: для них в этом не было нужды.
Регулу достаточно было один раз услышать что-либо, и он уже никогда это не забывал, независимо от сложности. Бумага им не требовалась. Свои записи они обычно надиктовывали на пленку, распечатывая их лишь в том случае, когда считалось, что те будут необходимы в течение очень долгого периода времени.
Услышав свое имя и фразу «освобожден от обязанностей», Дункан замер. Он сидел тихо, вцепившись руками в края массивного стула, пока два дипломата обменивались бесконечными любезностями. Наконец Хулаг собрался уезжать.
Тележка бая развернулась. Хулаг снова одарил его своей фальшивой улыбкой. – Славный денек, юноша, – сказал он.
У Дункана хватило ума подняться и поклониться, как подобало поступить юноше по отношению к старшему; и тележка умчалась в открытую дверь, оставив его сжимающим кулаки и глядящим на Ставроса.
– Садись, – сказал Ставрос.
Читать дальше