C. Витицкий - Бессильные мира сего

– Да-а, прелесть какой симпатичный был человечек, мир праху его. Только вот зачем ему понадобилось гробить Интеллигента?

– Это ты меня, блин, спрашиваешь?.. И откуда ты, собственно, взял, что он кого-нибудь вообще гробил? Может быть, он таким вот, блин, сложным образом самоубился?

– Это возможно? – осведомился Роберт.

– Откуда, блин, нам знать, что возможно, а что невозможно, когда речь идет о хомо сапиенс? На мой взгляд, например, так помнить все на свете, как ты помнишь, – вот это, да, действительно невозможно, блин. Или управлять тараканами, как наш Вэлвл.

– Понял. – Ну?

– Все. Понял тебя. Понял, что ты хочешь сказать… Минуточку.

Роберт поднялся. Слева приближался потенциальный противник – скорым шагом, энергично, напористо – и за спиной его, словно хоругвь, словно некий рыцарский плащ, вился и трепетал по воздуху серебристый шлейф, какое-то легкое, полупрозрачное, мерцающее покрывало: довольно толстый рулон этой серебристой материи он держал в обнимку обеими руками, будто ребенка. Выглядело все это довольно странно, но Роберту было сейчас не до деталей, пусть даже и странных, – он устремился к двери и встал в проеме.

– Мне только передать, – сказал вражеский бодигард с интонацией неожиданно просительной. Роберт мельком отметил, что он нисколько не запыхался, словно не шел только что быстрым шагом, почти, можно сказать, бежал. И выражение лица у него обнаружилось вполне человеческое, а вовсе не волчье, как давеча. И вообще…

Роберт поджал губы и, повернувшись, тихонько постучал в дверь. Дверь распахнулась мгновенно – словно там стояли и ждали в нетерпенье этого стука, а за дверью обнаружилась почему-то тьма кромешная, и пахнуло оттуда сухим жаром, как из сауны, а сэнсей уже тянул через порог длинные жадные руки, нетерпеливо приговаривая: “Давайте… Ну! В чем дело?..”

Роберт стоял остолбенело. Рядом прошуршала с шелковистым свистом серебряная ткань, коснулась его лица (слабо треснули статические разряды), а он все глаз оторвать не мог от этого мрачного виденья: в слабом свете ночника, прямая, как готическая фигура, – горгулья, горгона, гарпия, – с черными руками, уроненными поверх одеяла, сидела в постели мумия – с полуоткрытым провалившимся ртом, всклокоченными, словно сухая пакля, волосами, темно-желтая, мертвая, а круглые неподвижные глаза светились красным…

Дверь захлопнулась, и Роберт перевел дух, приходя в себя словно после короткого обморока. Вражеский бодигард бормотал что-то над ухом – он не слышал и не слушал его. Будь оно все проклято, думал он бессильно и беспорядочно. На кой, спрашивается, ляд все это, если все так кончается?.. Не хочу!.. Он словно в преисподнюю заглянул – окунулся в уголья, в серное инферно – и вынырнул, обожженный, весь залитый внезапным потом.

– Знаешь, я, с твоего позволения, все-таки пойду, – сказал Тенгиз.

Роберт посмотрел на него. Видимо, Тенгиз ничего не заметил. Видимо, со стороны все выглядело вполне обыкновенно, пристойно и достойно – никакого общего позеленения, помутнения взора и прочих признаков кратковременной психопатии.

– Мне не нравится, что машина стоит незапертая, – пояснил Тенгиз. – Мало ли что.

– Да, конечно, – проговорил Роберт по возможности небрежно. – Конечно, иди. Обойдусь.

– А если вдруг… – сказал Тенгиз со значением, поглядев в сторону потенциального противника (тот уже снова листал журнал у телевизора).

– Само собой, – сказал Роберт.

– Ну, давай, – сказал Тенгиз и удалился, бесшумно ступая по ковровой дорожке.

Потом Роберт стоял у окна среди пальм и смотрел, как Тенгиз обихаживает автомобиль – протирает стекла, чистит номера, сбрасывает с крыши мелкую порошу… Облака бежали по небу неестественно быстро для декабря, устрашающе быстро, как это иногда показывают в кино, и Роберт вдруг придумал загадку: “Ног нет, а бегут быстро – что это такое?”. Между прочим – вопрос, подумал он. Надо будет подарить сэнсею. Когда все это закончится. Закончится же все это – рано или поздно, так или эдак, не мытьем, так катаньем…

Вопрос, да, получился, но это был ненастоящий вопрос. Он это чувствовал. Очередной ненастоящий вопрос. Пустышка. Фраза с вопросительным знаком на конце. Впрочем, никто никогда не может сказать определенно, будет от вопроса толк или нет. Надо пробовать. Метод проб и ошибок. Истерических проб и угрюмых ошибок. Он записал в память: “Что это такое – ног нет, а бежит быстро?”. На всякий случай. Он боролся с воспоминанием, которое вдруг проступило… собственно, понятно, почему – чистая же аналогия, сама собой напрашивается, выползает из тины памяти, как мрачное уродливое животное… Справиться оказалось невозможно, и он осторожно позволил себе вспомнить. Не целиком. Абзацами. Чтобы не вспомнить лишнего. Поминутно натыкаясь на лишнее и судорожно загоняя это лишнее обратно, в самый глубокий подвал…