Генри Олди - Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж

– Убился! Насмерть убился! Ой, божечки!..

– Убился – то ладно. Давно пора. Стекло разбил, вражина…

– Теперь дуть будет…

– Милицию вызывайте!

– «Скорую»!.. – И пожарную!

– Пацаны! Щас пожарники приедут! Айда смотреть!

– Гав! Гав! Ва-а-аууу!

– Дик, фу! Вечно ты всякую гадость…

На вопросы типа: «Самый умный, да?» и особенно: «Тебе что, больше всех надо?!» – я с детства любил отвечать утвердительно, огребая по шее за дурное любопытство. Наука не пошла впрок: каким я был, таким остался. Вот и сейчас спросонья бреду на балкон. Спасибо оттепели и моей лени: все собирался заклеить от сквозняков, да как-то…

Внизу, у подъезда – вавилонское столпотворение. Лает спаниель Дик, галдит пацанва, охают старушки – божьи одуванчики. Близ цистерны с минеральной водой народ машет канистрами, но отходить боится – очередь. Свалишь на минутку, а потом начнется: «Вы здесь не стояли! Клава, подтверди!» Ремонтных дел мастера из соседнего дома гурьбой вывалили на внеплановый перекур.

Люди при деле: участвуют.

Открываю створки окна. Высовываюсь по пояс. Холодно, но возвращаться за курткой лень. Шагах в четырех от двери подъезда, в эпицентре волненья народного, расплескав лужу, засыпан осколками стекла…

Ясно.

Бедолага Горец в очередной раз решил оправдать прозвище. С какого же этажа ты выпал, красавец? Поклонник Ламберта ворочается, делает попытку встать, но остается на четвереньках. Спаниель, струной натянув поводок, лижет ему щетинистый подбородок. У собаки праздник, именины сердца: гулька хвоста сейчас оторвется от восторга.

Тетя Вава, знатная сплетница-многостаночница, ахает в голос:

– Живой! Живой, ракло!

– Вавка, дай рупь! – уверенно подтверждает теткину догадку Горец. – Остаться должен только один!

Кажется, он снова готов к подвигам на ниве беспробудного алкоголизма.

– Ну, значит… значит, все путем!.. – бормочет котельщик, топчась рядом с пострадавшим. – Он нечаянно! Ну, Горец, ну, подлюга…

Окно подъезда на четвертом этаже вынесено напрочь. Топорщатся свежей щепой обломки рамы.

– Он, значит… выйти хотел. – Котельщик горой стоит за друга. – Облегчиться…

Горец соглашается, кивая на манер китайского болванчика:

– Шишел-мышел, на хрен вышел! Был бы трезвый – ей-богу, убился бы. Хотя тоже не факт!

– А вы это… Чево это вы?!

Бомж возводит очи горе, сетуя на человечество, – и видит меня. Тычу пальцем в выбитое окно. Через минуту он наконец соображает глянуть в указанном направлении. Долго смотрит. Очень долго. Словно эстет на Мону Лизу в подлиннике. После чего хитрым акробатическим зигзагом бухается на колени.

– Простите, люди! Люди! Виноваты мы с Михалычем, кругом виноваты! Починим! Век пива не видать!

– Только стекол у нас, значит… – спешит вмешаться практичный котельщик. – Нет у нас стекол. Ежели стекла, мы запросто…

– Запросто! – истово кланяется Горец.

Управдом Кликуша, Степан Макарович, ранее мрачно наблюдавший за сценой публичного покаяния, обводит взглядом жильцов:

– Я уже посчитал: по трюльнику с квартиры выходит. Все равно чинить надо: зима… А за этими гавриками я лично прослежу. Ежели филонить станут…

Кулак у Кликуши – зрелище не для слабонервных.

– В лучшем виде! Остаться должен только один! – преданно кивает Горец.

Надо будет трешку Кликуше отдать. Прямо сейчас накину куртку, спущусь и отдам. Иначе забуду. Почему я не спешу уйти с балкона, если самое интересное уже закончилось и продолжились будни? Стою, смотрю, ежась от холода.

О чем думаешь, Снегирь?!

Я никогда не напишу про них. Мещане, обыватели, бытовка, февральский переулок, лай собак (лохматый Тузик гадит у подъезда, и бабушка Анюта впопыхах уводит пса: не приведи господь, увидит отставной майор Трофимов – не оберешься криков, а убрать за Тузиком радикулит мешает…); мне не суметь увидеть эту жизнь, как ночью может видеть сны слепец, как дети видят небо, – всякий раз понови, в восторге, с интересом к трамваю, гастроному, муравью, дымящемуся летнему асфальту, мучительной капели в ноябре (балкон потек, и капли лупят в таз, подставленный внизу: зима, не медли!.. приди и заморозь…); нам кажется, что это серый цвет, дальтоники, мы сетуем, вздыхая, меняя суету на суету, сжимаем в кулачке тщету побега, горсть медяков, желая одного: купить хоть ненадолго новый мир, где будет солнце, звезды, смех и слезы, азарт погони, прелесть искушенья, друзья, враги, события, судьба… Вы ищете не там, где потеряли. О да, согласен, что под фонарем искать светлее, но монетка счастья упала из кармана не сейчас – вчера, позавчера, прошедшим летом, пять лет тому назад, давным-давно, и ваши фонари уныло светят, веля «Ищи!» – овчарке так велит ее хозяин. Нет, не напишу. Лишен таланта, скучен, не умею.