Александр Зорич: Боевая машина любви

– Но ведь стража кольчуги все равно добивали вы?

– Да. Сперва мы вытащили вас с Вуймолом. На нас-то звуковая магия не действует, я и сам сразу этого не сообразил. Потом мы нырнули проверить, мертва ли тварь. Выяснилось, что мертва, но лишь отчасти. Пришлось добивать вручную. Однако ставлю все свои искусства против медяка, что без магического удара с ней вообще невозможно было бы управиться…

Следующая печать едва их всех не погубила.

После хлада и пекла Итской Деве пришел черед отпустить воды.

Первая же волна, пришедшая из центра Сигелло, без труда перекатилась через крутобедрую лодью, сбила всех с ног и ушла к набережной.

Вторая, выше предыдущей, сорвала капитель с вершины колонны. Многопудовая каменная дура чудом обминула спасателей-на-водах, разобрала по досочкам полборта и ухнула в воду.

Но убийственной третьей волны они, затаившиеся в ожидании худшего, так и не дождались. Вместо нее пошел дождь, невероятной штормовой мощи ливень.

Однако, в отличие от преодоления первых печатей, это делание не ввергло их в тишину и бесчувствие.

Просто закипел под дождем итский плес, в лодье начала стремительно прибывать вода, на улицах города забурлили потоки и водопады.

Эгин обнаружил себя стоящим по колено в воде.

Что – опять куда-то плыть? Он понимал, что не одолеет сейчас и пяти саженей. Героическая повесть об удивительных деяниях стремительно превращалась в унылый плач по двадцати утопленникам.

Все работали на спасение – кто кружкой, кто сложенными ладонями, кто улиточьей раковиной, кто крышкой от сундука. Между тем, скоро они уже стояли в воде по пояс, а невдалый Вуймол – тот и вообще по грудь.

Эгин не уловил того момента, когда Итская Дева неожиданно развернулась всем телом. Она стояла и смотрела сквозь них темными выразительными глазами, едва заметно поводя из стороны в сторону раскрытыми ладонями.

Впрочем, сколь бы ни был выразителен и глубок ее взор, в нем было не больше участия и тепла, чем в изумрудных зраках элтера.

Эгин отшвырнул сапог, который пользовал в качестве экстренного средства по удалению воды. И, оскальзываясь на рассыпанных по дну «вещичках» Миласа, пошел к Деве.

«Вот так… Искал спасения Лагхи. Спас какую-то неведомую сущность. Да и не я, по сути, спас… Я только так, как говорится, лучинку подержал. А ей, скотине итской, все равно…

Это мы ее видим, мы о ней думаем. А она нам только открылась, она только соизволила прийти к нам, когда таки докричались. Но она же сейчас – на горе Ильвес. Она же – в небе. Так высоко, что три дня будешь падать – донизу не долетишь. Она же сейчас ниспадает дождем, она же после изойдет льдом и снегом, возвращая Ит на круги природных хождений из зимы в весну, из весны в лето…

Ей ли сдался Есмар, худосочный отпрыск Ваи? Или Милас, проходимец-одиночка из здешнего кочевого сводика равновесьица?

А уж до меня тебе так и вовсе никакого дела нет!»

– Она же сейчас ходит краем Золотого Цветка, – тихо подсказала Итская Дева.

Эгин, восходящий на носовую площадку, поскользнулся на последней ступеньке и, чтобы удержать равновесие, был вынужден схватиться за край ее костяной кольчуги.

– И нисходит в жерло его, – чуть громче добавила она.

Две не по-детски крепкие руки взяли Эгина за плечи и поставили его вертикально.

Эгин не мог понять как и почему, но он оказался одного роста с Девой.

– Стоит мне протянуть руку – и я достану семя чужой души, застрявшее на краю Золотого Цветка. Оно там, пока цела четвертая печать! Но ты оскорбил меня.

– Прости мне мои недостойные мысли и достань, Царица. Я не знал, что ты уже вочеловечилась. Мне мнилось, что твоя сущность пребывает только в стихийных аспектах.

– Я не понимаю.

Теперь она стала похожа просто на девочку-подростка.

– Однако это не мешает моему гневу, – высокопарно добавила Дева.

– Да? Да!? А если я сейчас позову твоего мужа и он попросту отберет у тебя свадебный подарок, даст коленом под зад и поминай как звали!? Возможно, это помешает твоему гневу, Царица? Пока ты полностью не изошла из стихийных аспектов в свое новое тело, ты ведь вполне обратима, душенька!

Эгин сам пугался собственных обещаний, но поделать с собой ничего не мог. Уж больно его разозлили манеры сопливой царицы.

«Сопливая царица», – твердил он себе, глядя в ее лицо, оформленное неведомыми скульпторами запредельности. Всю волю Эгин направил на то, чтобы не пасть жертвой магнетизма царицыной красы.