В Бирюк - Стриптиз

В лучшем случае — толковый командир, проведший успешный захват и укрепление важного плацдарма в эпоху «древности глубокой».

Ну и фиг с ним! Был такой «добрый молодец», честь ему и хвала. Мне-то что с того?! У него — его «архаические тараканы в голове», у меня — мои, «прогресснутые».

А он не «был» — он «есть»! Он живёт, думает, действует. Меняя жизнь людей вокруг себя, меняясь сам вместе с течением жизни. Развивая свои возможности и границы допустимости в сторону максимальной эффективности достижения собственных, тоже — меняющихся с годами, целей.

Тот молодой боярин, который, двадцать лет назад, вёл «прелестные речи» с киевским вече по воле князя Изи Блескучего, который двенадцать лет назад по приказу Долгорукого зацепился «острогом» за «Княжью Гору» и нынешний градоначальник — несколько разные люди.

«Я-утренний отличаюсь от я-вечернего больше, чем один человек от другого».

А уж как меняется человек за двенадцать лет жизни на передовой…

Будучи человеком умным, Радил осознаёт свои цели, свои интересы. Будучи человеком энергичным, деловым — действует для их достижения.

Пойми человека. Пойми его цели, возможности, границы допустимого. И станешь пророком.

«Основание Всеволжска» для Радила выглядело, на первых порах, как глупый каприз Боголюбского:

— Вымрут или вырежут. На Стрелке — такой силой не удержаться.

Мы — удержались. Цепь событий, каждое из которых выглядело странностью, случайностью — не прерывалась, раскручивалась. Позволяя городку не только существовать, но и расти. Быстро. Стремительно.

— Это — неправильно! Так — не бывает! Я же сам, здесь, в Городце — такой же! Я всё это прошёл! Они там нынче же передохнут!

«Да» — так не бывает, «да» — он такое прошёл. Только мелочь мелкая: я — не он.

«Люди — разные». Разные люди даже сходное дело делают — по разному. Уж на что, вроде бы простое дела — тряпку мокрую выкрутить! А и тут — всяк в свою сторону крутит.

Я громоздил одну несуразность на другую и проскакивал мимо катастроф. Само моё существование ставило под сомнение его собственный опыт, его собственные решения. Осмысленность, разумность всей его жизни. Недоумение Радила переходило в раздражение, в злобу.

Этот процесс — «прорастание чувства ненависти» и его осознание — протекал во времени, не был мгновенным, подталкивался внешними событиями и внутренними решениями.

Он ждал, он мечтал о моём провале, о гибели Всеволжска. А оно… всё никак.

«Что, Радила-мастер, не проходит у тебя каменный цветок?».

Расширяя своё влияние, я всё жёстче задевал его материальные интересы. Но главное — я своим примером показывал, что Городец Радилов, сходный во многом с Всеволжском, можно было основывать, строить, развивать… — иначе. Быстрее, эффективнее. Жить в нём — лучше.

«Можно — было».

Мой пример — «поздно». Его жизнь — уже прожита, главное дело его жизни — уже сделано. Сделано — «плохо»? Не переделать.

«Есть страшное слово — «никогда». Но ещё страшнее слово — «поздно».

Мы могли бы разойтись с Радилом по серебрушкам, по шкуркам, по данникам… Мы принципиально не могли мирно разойтись по образу жизни. Пока Всеволжск «взлетает как ракета», каждый день существования моего городка — Радилу стыд и упрёк.

Не потому, что «выскочка безродный» — «русские янычары» все такие. Не потому, что «милость государева не по делам» — Боголюбский нас обоих не сильно жаловал.

Потому что — превзошёл.

Удачей!

Ну не мозгами же!

Удачливее, успешнее.

«Ваньке-лысому — Богородица щастит!».

Это — не про конкретную женщину, Марию Иоакимовну, которая жила где-то в Палестине больше тысячи лет назад, не про лик женский, по-разному изображённый на тысячах икон по миру. Это про обобщённую Мировую Справедливость, которая, почему-то к соседу — благосклоннее.

«У соседа — корова сдохла. Мне-то что? А приятно».

А если наоборот — не дохнет? А моя-то… не доится.

За что?!! За какие такие… подвиги, труды, муки, молитвы, посты… Почему — ему?!!!

Я это понимаю. Так… философски-умозрительно-обобщённо. Что каждый «вятший» — мне враг. Даже не по вещам материальным, не по марксизму с классовой борьбой, но по психиатрии, по бедам душевным. Я им — всем! — живой укор.

Не — знаниями, умениями, «прогрессивностью»…

Своей успешностью, удачливостью.

«Живут же люди!».

А он — не может! Не умеет, не знает, не догоняет… «Господь не попустил».