Венедикт Ерофеев - Вальпургиева ночь, или Шаги Командора

Гуревич. Ну, это уж слишком! Шутнику надо просто дать немножко по шеям…

Прохоров подходит к Алехе и слегка дает ему «по шеям».

Боже! Они опять все перепутали!… Ну, да ладно. Скажите-ка мне лучше, вы готовы к подвигу: а кто из вас любит французиков?

Все. Все!

Гуревич(саркастически). Все?

Все(опомнившись). Никто!

Гуревич. Ну, то-то же. Тут уж слишком обильный криминал: и правый бок Багратиона, и живот Александра Пушкина, и левый глаз Кутузова, и…

Коля(пьяненький). Но это же турки!… Глаз у Кутузова…

Прохоров. При чем здесь турки? Какие еще такие турки?! Всех турок уже давно перестрелял из ружья наш болгарский товарищ Антонов на площади святого Петра в Риме. А я лично видел хорошую картину: на ней изображен Кутузов, и он въезжает на коне не помню куда, но с двумя глазами…

Гуревич. В том-то все и дело. Русский не должен быть одноглазым. Вот они – они могут себе позволить эту роскошь, все эти адмиралы Нельсоны-Рокфлеры. А мы – нет, мы не можем. Тревожная обстановка во Вселенной обязывает нас глядеть в оба. Да.

Аплодисменты.

Коля. Но… Лиссабон… наш такой красивый Лиссабон!…

Прохоров. А это еще что за Лиссабон? Что такое вообще – Лиссабон? Облить его водой со всех сторон и никого не выпускать! Вот так. Или – поджечь его со всех сторон и никого не выпускать!…

Гуревич. Одно только слово «Лиссабон» – мне уже противно слушать. У меня разливается желчь, когда при мне говорят «Лиссабон». А разве должна разливаться желчь у человека? Нет, она разливаться не должна… Значит, и Лиссабона быть не должно!

Аплодисменты.

Тебе, Коля, нужен Лиссабон?

Коля. Не-а…

Гуревич. А тебе, Витя?

Витя. Нисколечко.

Гуревич. Вот видите: на свете существуют вещи, решительно никому не нужные, – цветут, благоухают и существуют. Тогда как человечеству не хватает самого насущного. Короче, Лиссабона не будет… Но при этом могу ли я рассчитывать на своих стратегических союзников?

Все(вразнобой). Можешь, можешь, Гуревич! Давай еще шлепнем по маленькой!…

Гуревич. Самое время.

Шлепают по маленькой.

Сережа. Добрый день, быть может, вечер, я знать, конечно, не могу, привет от чистого сердечка я передать тебе спешу. Здравствуй, покойная мама, с приветом к тебе твой сын Федя. (И вдруг захохотал – необычайно – ведь его никто не видел даже улыбающимся. Прохохотав и закрутившись волчком, падает на пол, бьется в странных пароксизмах.)

Все на время немеют. Музыка.

Гуревич(нахмурившись) Ну, что ж… Мама оказалась жива – и он от этого оказался мертв… В истории уже бывали случаи смерти от внезапно доставленного радостного известия. Мишель Монтень.

Стасик(сбрасывает с себя позу мавзолейного часового и снова начинает пульсировать из угла в угол палаты). Рожденные под знаком качества пути не помнят своего. Но мы – отребье человечества – забыть не в силах ничего! Расслабьтесь, люди, потрясите кистями. И, пожалуйста, не убивайте друг друга, – это доставит мне огорчение. Бог мудрее человеков! Держитесь за ризу Христову! (И снова окаменевает: на этот раз в коленопреклоненной и молитвенной позе.)

Гуревич(вдохновенно продолжает). А если нет Лиссабона – понятное дело, остальные континенты проваливаются сами собой. Близятся сроки Воздаяния! Выпьем по махонькой, дорогие собратья, чтобы приблизить эти сроки!…

Алеха(первым выпивает, крякает и пробует возобновить представление).

Хор(уже успевших выпить).

Гуревич. Ша! Пьяная бестолочь! Вы, оказывается, ничего не поняли из моих вдохновенных прозрений! Вы все перепутали!

Прохоров. Мы все отлично поняли, Гуревич. Но только ты забыл про то, что есть ООН и Перес де Куэльяр…

Гуревич. Ну, и пусть. Все равно ведь, никто из нас не будет спасать зачумленный мир! И вы все, пируя, не забывайте о чуме! Пир – это хорошо, но есть вещи поважнее, чем пир.

Звук вначале непонятный. Будто кто-то с размаху затворил за собой дверь на щеколду. Все поворачиваются. А это – Вова. А это – Вовин рот, раскрытый в продолжении всего акта, – захлопывает всегда. Почти в то же время обрываются храпы комсорга Еремина под белой простыней. За стеной – «Липа вековая».