Эрих Ремарк - Возлюби ближнего своего

– Через час нас отправят.

– Иисус Христос! – запричитал поляк. – Опять начнутся муки.

– Ты хочешь остаться здесь? – спросил Цыпленок.

– Если еда лучше… и маленький пост кальфактора, то я отшень охотно.

Керн достал носовой платок и-почистил, насколько было возможно, свой костюм. За четырнадцать дней рубашка стала грязной. Он перевернул манжеты на левую сторону. Он всегда следил за манжетами. Поляк посмотрел на него.

– Через год-два тебе будет безразлично, – изрек он, словно пророк.

– Куда ты подашься? – спросил Цыпленок.

– В Чехословакию. А ты? В Венгрию?

– В Швейцарию. Уже решил. Поедем со мной? А оттуда мы потом переберемся дальше, во Францию.

Керн покачал головой:

– Нет, я хочу добраться до Праги.

Через несколько минут Штайнера привели в камеру.

– Ты знаешь, как зовут того полицейского, который ударил меня по лицу во время ареста? – спросил он Керна. – Леопольд Шефер. Живет на Траутенаугассе, 27. Я узнал об этом из протокола. Конечно, там говорилось не о том, что он меня ударил, а о том, что я ему угрожал. – Он посмотрел на Керна. – Ты думаешь, я забуду имя и адрес этого человека?

– Нет, – ответил Керн. – Конечно, не забудешь.

– Я тоже так думаю.

За Керном и Штайнером зашел чиновник уголовной полиции в штатской форме. Керн разволновался. В дверях он непроизвольно остановился; картина, представшая перед его взором, подействовала на него, словно мягкий южный ветер. Небо над домами было синее, оно уже немного потемнело, черепичные крыши блестели в красных лучах заходящего солнца. Донау-канал сверкал, а на улице сквозь гуляющую толпу пробивались блестящие автобусы. Неподалеку прошла группа девушек в светлых платьях…

– Ну, пошли, – сказал чиновник уголовной полиции.

Керн вздрогнул. Заметив, что его без стеснения разглядывал один из прохожих, он в смущении опустил глаза.

Они пошли по улице, чиновник посередине. Перед каждым кафе уже стояли столики и стулья, везде сидели радостные люди, разговаривали друг с другом. Керн опустил голову и пошел быстрее. Штайнер посмотрел на него с добродушной усмешкой:

– Ну, мальчик, это не для нас, не так ли? Все это.

– Да, – ответил Керн и плотно сжал губы.

Они подошли к пансиону, где жили раньше. Хозяйка встретила их со смешанным чувством гнева и сострадания. Она тотчас же отдала им вещи. Украдено ничего не было. Еще в камере Керн решил надеть чистую рубашку, но теперь, после того как прошел по улицам, он не сделал этого. Он взял свой старый чемодан и поблагодарил хозяйку.

– Я очень сожалею, что у вас были такие неприятности.

Хозяйка махнула рукой:

– Ничего, желаю вам всего хорошего. И вам тоже, господин Штайнер. Куда же вы теперь?

Штайнер неопределенно махнул рукой:

– По дороге пограничных клопов. От куста к кусту.

Одну минуту хозяйка стояла в нерешительности. Затем она твердим шагом подошла к стенному шкафчику орехового дерева:

– Вот, выпейте еще на дорогу…

Она достала три рюмки, бутылку и налила.

– Сливовица? – спросил Штайнер.

Она кивнула и предложила вина чиновнику.

Тот вытер усы:

– Наш брат ведь только исполняет свои обязанности…

– Конечно. – Хозяйка снова налила вина. – А почему вы не пьете? – спросила она Керна.

– Я не могу. На пустой желудок…

– Ах, так… – Хозяйка внимательно посмотрела на него. Ее одутловатое, холодное лицо неожиданно потеплело.

– О боже, да ведь он еще растет, – пробормотала она. – Франци! – крикнула она. – Принеси бутерброды!

– Спасибо, не нужно. – Керн покраснел. – Я не голоден.

Служанка принесла большой двойной бутерброд с ветчиной.

– Не церемоньтесь, – сказала хозяйка. – Ешьте.

– Дать тебе половину? – спросил Керн Штайнера. – Для меня это слишком много.

– Ешь без разговоров! – ответил Штайнер.

Керн съел бутерброд с ветчиной и выпил рюмку сливовицы. Потом они распрощались с хозяйкой. До Восточного вокзала добрались на трамвае. В поезде Керн внезапно почувствовал, что очень устал. Стук колес навевал дремоту. Словно во сне, он видел, как за окном проплывали в нежных голубых сумерках дома, фабричные дворы, улицы, сады с высокими ореховыми деревьями, лужайки, поля. Его мысли притупились, они потерялись в мечтах – о беленьком домике, окруженном цветущими каштанами, о торжественной депутации мужчин в сюртуках, передававших ему письмо от почетных граждан, и о диктаторе в военной форме, который, упав на колени, со слезами просил у него прощения.