Владимир Сорокин - Сердца четырех

– А как этот город назывался? – спросит Сережа.

– Как и река. Чулым – Марик снял с лица шарф. – Повезло вам, господа, с попутным ветром. Если б с сопок потянуло – пиздец. Пришлось бы Скобе нас из саней ломами выковыривать.

Подъехали к пятиэтажному зданию горкома партии, Микола свистнул. Дубовые створы главного подъезда отворотись, из проема вышел человек в пальто, шляпе и с двустволкой:

– Але, але и он замерз. Как спичечки.

Не обращая на него внимания, Витя и Марик спрыгнули с саней, взяли лошадей под уздцы и ввели в вестибюль горкома.

– Делали-о вон как, – усмехнулся человек в шляпе, запирая дверь на засов, – але, але и ладно.

В мерзлом вестибюле горели две керосиновые лампы.

Выбрались из саней, стали снимать багаж.

– Воды согрел? – спросил Марик человека в шляпе.

– Воды согрел, воды согрел, воды согрел, – он стал распрягать лошадь.

– Ой! Спину не разогнешь! – потянулся Витя.

– А это что такое? – Сережа подошел к вахтерскому столу, на котором лежал мертвый заяц размером со свинью. Горбатая спина зайца была покрыта шишкообразными наростами, темная от крови морда щерилась желтыми передними зубами.

– Дары природы. Саблезубый заяц, – кашлянул Марик, подхватывая мешок. – Толяп, ты не перекармливай.

– Корми, корми, а все равно – але, – человек в шляпе завел лошадь за стойку гардероба, поставил перед ней ведро с водой.

– Знедо не первое! – зашипел Ребров на Ольгу.

– Стерильный! Тоже мне! – фыркнула на него Ольга.

Взяли багаж и спустились в подвал. Марик высветил фонарем стальную дверь, постучал.

– Кто? – слабо донеслось из-за двери.

– Балдох! – крикнул Марик.

Массивная дверь отворилась, дохнув теплом и светом.

– Как лучшее! – усмехнулся Киселек, опуская ствол автомата и отступая в сторону. – Буерцы, еби вашу…

– Ах ты, дубинчик, ах ты, попрыгуша-лягуша! – Лютик дохнул ему в лицо.

– Киселек, а я березу видел, – подмигнул ему Витя, внося чемодан с жидкой матерью.

– Та уси побачили ту березу! – засмеялся Микола.

– Буерцы, буерцы! – улыбался Киселек, запирая дверь.

В подвальном помещении было до духоты натоплено, матовые плафоны на потолке светили ровно, стены бычи обшиты полированным деревом. Стали раздеваться в небольшой гардеробе.

– Господи, неужели в тепле? – Штаубе размотал шарф. – И сортир теплый?

– А как же, – Марик стаскивал с себя тесную шинель железнодорожника. – Пока солярки хватит – ради Бога.

Ольга помогла раздеться бледной, покачивающейся проводнице.

– Трюх, трюх к начальнику, – кивнул Киселек.

Ступая по синей ковровой дорожке, двинулись по коридору. У всех обитателей подвала были аккуратно выбриты макушки голов.

– Трюх, – Киселек остановился у двери с табличкой «2-ой секретарь», постучал.

– Иди воруй! – закричали за дверью.

– Еб твою мать! – Марик переглянулся с Кисельком. – Он что – уже?

– Мужик мужика на доске не возит! – засмеялся Киселек и открыл дверь. Вошли в просторный кабинет, сплошь заваленный всякой всячиной. В углу на матрасе сидел голый Скоба и смотрел видео. Рядом с ним лежал большой станковый пулемет с заправленной лентой. Голова у Скобы была обрита, на макушку был прилеплен круглый пластырь. Он неотрывно смотрел в телевизор, который показывал «Касабланку».

– Трюх, трюх, кто в теремочке живет? – проговорил Киселек.

– Иди воруй! – закричал Скоба так громко и протяжно, что его потное, татуированное тело затряслось.

– Миш, мы тут гостей привели, – осторожно заговорил Марик.

– Иди вору-у-уй! – закричал Скоба.

– Пухначев и Мензелинцев, – громко произнес Ребров.

– Иди вору-у-уй!

– Средмашевские разработки, проект №365, – продолжал Ребров.

– Иди вору-у-уй! Иди вору-у-уй! Иди вору-уй! – Скоба вскочил и навел на Реброва пулемет. Марик оттолкнул Реброва в сторону, схватил Миколу за волосы и швырнул его в противоположный угол кабинета:

– Серый!

– Иди вору-у-у-у-уй! – нажал на гашетку Скоба. Крупнокалиберные пули искромсали тело Миколы.

– Смотри, задень мне только проводку, – раздался спокойный голос в селекторе, стоящем на захламленном столе.

– Иди воруй? – Скоба бросил пулемет, понюхал свои пальцы.

Ноги проводницы подкосились, она упала на пол.

– Марик, кого? – спросили в селекторе.

– Миколку, док, – Марик снял с селектора засохший кусок хлеба и бросил на пол, – он Василя подставил.

– Иди вору-у-уй! – заревел Скоба.

– Я вам всегда говорил, что хохлы люди не надежные, – продолжал голос. – Сколько денег?