Татьяна 100 Рожева - Один оттенок желтого

В конверте фотографии.

Игорю лет тридцать. Он стоит на балконе, на уровне, наверно, двадцатого этажа – небоскребы за его спиной вровень с развевающимися волосами. Это явно Америка. В кармане бежевой рубашки – темные очки, на поясе – мобильный телефон размером с кирпич. Снимают из комнаты. Он сосредоточен, но еще не так, как сейчас.

Игорь в плаще, темных очках и белой рубашке (торчит воротничок) – на борту какого-то плавсредства. Видна лишь небольшая часть палубы. За ним серая вода, серое небо и берег с еще живыми башнями близнецами.

Игорь в красном кабриолете на парковке. Почему-то не улыбается. Откуда уверенность, что в кабриолете следует улыбаться?

Игорь в том же кабриолете, но ближе. Одна рука на коже руля, вторая на коже подголовника пассажирского сиденья. Игорь щекастый и вихрастый, но грустный. Видимо, грустный уже давно. Фон – два фрагмента коттеджей и два диковинных растения, похожих на наших сосну и плакучую иву, но не по-нашему раскормленных, словно их удобряли попкорном и поливали кока-колой.

Игорь на теннисном корте. Футболка, штаны – бермуды, кроссовки, ракетка. На лице солнце и подобие улыбки.

Главный герой следующих трех фотографий – огромный белый диван в огромной комнате. Диван влезает в фотографию лишь частями. На его правом повороте Игорь сидит, закинув ногу на колено. За головой – дерево в кадке. Он в красном пиджаке, белой рубашке, серых брюках. Галстук ярко-синим концом указывает на палец правой руки с обручальным кольцом.

На левом повороте дивана Игорь в той же позе, но в другой одежде. На стене картина «взрыв краски». Рядом – большой телевизор, музыкальный центр, букет в напольной вазе, на стекле журнального столика – пять пультов и видеокассета.

На центральной части белого дивана Игорь в джинсовом костюме, раскинул в стороны руки, показывая: «Весь этот диван – мой!»

На следующей фотографии он в шортах и футболке на фоне двухэтажного дома, словно слепленного из кубов разных размеров. Не наш дизайн – не сарай и не средневековый замок с бойницами. Ровные газоны, ровные дорожки, ровная зелень, ровные облака. И пейзаж точно не наш. Не перепутаешь.

Еще фото: Игорь за рулем белой машины на фоне коттеджей. Еще – на фоне Тадж Махала в скромных серых брюках. Еще в баре, в джинсах и кроссовках. Еще – на горнолыжном курорте. Шапку и очки держит в руке, чтобы быть опознанным.

На двух следующих фотографиях ему лет двадцать пять. Он в джинсах, с электрогитарой, поет. И за синтезатором, тоже в джинсах и тоже поет. Увлеченность, ноты, пустые бутылки.

Еще фото – снова старше – в дендрарии. Светлые брюки, полосатая футболка, сощуренный взгляд, уставший читать про баобабов.

На последней фотографии – явно Европа. Игорь идет по узкой улице, глядя в сторону и не зная, что его снимают. Аккуратная стрижка, темное пальто, уверенность. Маленькие машинки, цветы на балкончиках и окнах красивых домов с завитушками и пилястрами. Вспоминается классик: «Может быть, вся европейская культура, с ее завитками, финтифлюшками, пилястрами и проч., есть всего лишь тоска обезьяны по утраченному навсегда лесу».

Интересно, где это? На обратной стороне фотографии надпись: «Петрову от Чернова».

В лобовом стекле Мерседеса – мужик, пожирающий жадным глазом чужую машину и приближающийся Игорь.

– Ну, все! – садится он за руль. – Дело сделано. Предлагаю поужинать. Вы как?

– Вы же собирались в пару мест.

– Вопрос решился за один заход.

– А букет кому?

– Супруге. Сегодня годовщина знакомства. Для нее это важно.

– А для вас?

– Тоже. Ну, так что?

– Давайте…

По дороге я спрашиваю о фотографиях. Он подтверждает, что коттедж, сделанный из кубов разных размеров, принадлежит ему, и красный кабриолет, и даже белый диван.

– Это Америка 93–97 годов, еще небоскребов-близнецов не бабахнули, – поясняет он.

– А там одна фотография, где вы явно в Европе. Это вы где?

– Которая?

– Вы там как Плейшнер идете по цветочной улице. Случайно застигнутый фотоаппаратом.

– Этот снимок там? – удивляется он.

– Ну да…

– Это Швейцария, – подумав, отвечать ли, произносит Игорь.

– Вы и там были?

– И в Швейцарии, и в Германии, в отличие от многих, кто там был, я там, как и в США, жил, то есть имел в своей собственности квартиры, дома, машины, бизнес и т. д. Как впрочем, сейчас и в России.

– А кто такой Петров?

– Петров это моя фамилия.

– А Чернов?

– Слишком много вопросов, – остужает Игорь мой любознательный пыл.