Татьяна 100 Рожева - Седло павлина

Валентин поохотился с вилкой в лежбище холодного мяса, добрал рядок, и, вздохнув, продолжил рассказ:

– В последний рабочий день Владимира Анна была выходная. Однако когда он подъехал к киоску, где работала ее сменщица, Анна была там, празднично одетая и очень взволнованная. Она встретила его и тихо произнесла: «Здравствуйте, Владимир!» Пока шла выдача товара, Анна, не произнесла ни слова. Когда он собрался уезжать, пожелав ей всяческих благ, она вышла с ним из киоска и подала сложенный вчетверо тетрадный лист, на котором было написано: «служебная записка». Анна сказала, глядя в сторону: «Я ничего не буду говорить Вам, ничего не буду сейчас желать. Все, что хотела Вам сказать, я написала. Сейчас не смотрите, Вы потом прочитаете, что там написано. Написано от души, и если что не так, то извините и не судите строго. Прощайте!» Она вложила свернутый лист в руку Владимира, который совершенно растерялся от неожиданности, и, чтобы избежать неловкости, тут же повернулась и почти побежала прочь. Владимир был заинтригован. Его «глодали смутные сомнения», что это не простая служебная записка, а любовное послание. Он физически, кожей через материал брюк, ощущал эту записку в своем кармане. Он незаметно проскользнул мимо товарищей в раздевалке, хотя обычно после маршрута всегда останавливался переброситься с ними несколькими фразами. Оставшись, наконец, в одиночестве, он развернул послание и, сначала бегло, а потом вдумчиво прочитал его. Письмо взволновало его до глубины души. Было от чего разволноваться! Такие послания получают далеко не все мужчины! Даже фавориты Эрота, любимцы женщин и крутые мачо! Служебная записка же была следующего содержания…

Рассказчик поскреб макушку, вызволив из глубин памяти нужный файл, и задекламировал с выражением:

– На протяжении последнего года Вы для меня – единственный желанный мужчина. И никогда Вы для меня не были ни иконой, ни идеалом. И недостатки у Вас есть и слабости. И душу дьяволу отдашь не за ночь с Вами, нет, за поворот головы, за то, чтобы слышать Ваш голос, видеть Вас, за фигуру, за руки, за волосы. Вы мне понравились просто так, ни за что, такой, какой Вы есть. Вы, конечно, умный, но дело не в этом. И все это началось у меня, когда я не знала какое у Вас образование, кем Вы работали и т. д. Вы мне понравились как мужчина. И кружусь год вокруг Вас как планетка, в своем роде я Ваш Пигмалион. Но опять же не потому, что я так чувствую, Вы сами по себе такой, можете влиять на женщину. Я не синий чулок и не старая дева, но, очевидно тогда, весной, был во мне запрет, табу, на определенного рода отношения. Но я его пережила, переборола. Я человек совершенно искренний, и игры никакой не было. Читать это, конечно, забавно, но мне не стыдно. Суть вопроса. Если вам когда-нибудь, ну, не сейчас, а через год, а может и через пять лет, захочется развлечься, когда угодно, где угодно, зачем угодно, то буду ждать. Год я так чувствую. И хочется стать перед вами на колени, но не как перед иконой, а, как перед мужчиной (ну, Вы понимаете, что я имею в виду). А если на прощание, то спасибо, что Вы есть на свете, что я Вас знала, Вы – целая эпоха в моей жизни, как мужчина.

Вас, наверное, больше всего волнует, видел ли эту писанину кто-то или нет. Нет. А пишу, переписываю полтора месяца. Я, честно, не сумасшедшая, адекватная, ответов никаких не надо, воспринимайте все с юмором. Впрочем, Вы же очень умный человек. Простите, если что не так.

Над растрепанными бровями Валентина выступили капельки пота, словно заблудившиеся слезы. Он отвел глаза в сторону, взялся за рюмку, и молча дернув ею в воздухе «ваше здоровье» опрокинул в себя.

Я тоже молча дернула в ответ свежевымученным соком, чтобы не сбивать его с мысли.

– Владимир настолько растерялся, что на время впал в ступор! – пояснил рассказчик. – Он не знал, что ему предпринять! Да, он давно предполагал, что платонический роман с Анной может привести к чему-либо подобному, подспудно готовился к просьбе-предложению перехода к решительным действиям. Но он и думать не думал, что это будет сделано столь открыто, искренне, с такой силой чувств и в то же время так самоотверженно, так по-детски беззащитно и по-женски мягко. Он был обезоружен этой открытостью, этой податливостью и непротивлением объекту своего сильного чувства. Владимир был просто приперт к стенке, чувствовал, что не сможет не откликнуться на этот отчаянный призыв! Пронзительное, искреннее признание в любви бальзамом пролилось на его душу, порадовало его самолюбие. Но Владимир почувствовал и скрытое духовное давление, завуалированный эмоциональный шантаж. Это насторожило его, заставило задуматься над окончательным ответом! Владимир понимал, что в создавшейся ситуации жестким решением будет как любое его действие, так и бездействие по отношению к Анне. Любое принятое решение будет ударом для одной из дорогих ему женщин – или для Анны или для жены, если эта история когда-нибудь всплывет, пусть даже через много лет.