Татьяна 100 Рожева - Пихалыч

Капустная соломка повисла на седом усе Анатолия Михайловича. Кончик ее дрожал от произносимых слов. Чем больше чувства было в словах, тем сильней он раскачивался.

– Я ненавижу быдло! – Крупно затрясся капустный кончик. – Я их всегда легко вычисляю! Они могут рядиться под вполне приличных людей, но я их узнаю даже по словам, которые они используют! Вот «как бы» и «типа» это их слова. Самое гнусное, что может быть, это «как бы» и «типа», это удел убогих людей! Сейчас семьдесят процентов дикторов телевиденья и радио говорят, «вы нам скажете еще чего-нибудь хорошего». Это пи**ец, вообще! Это такой уровень безграмотности, как говорят, тоже мне, блин, профессор, пинджак пишется через Д!

При звуке «Д» капустный кончик подлетел вверх, застрял в усах и больше не раскачивался.

– Ты заметила, что в моем жаргоне автоматически проскальзывают одесские мотивы? Ты должна была это заметить, ты же работаешь со словом! Я обожаю Одессу, обожаю Бабеля! Бабеля ведь запрещали, а у меня уже тогда, в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году, тебя еще и на свете не было, было две книжки. Одна – Кемеровского издания, в котором было несколько рассказов Бабеля, которые не были напечатаны нигде. Вообще, я вырос на хорошей литературе, нам повезло, мой отчим был очень читающий человек, несмотря на то, что отсидел приличное время. И даже пытался писать. При нем библиотека разрослась и в мои молодые годы дошла до трех тысяч томов. В то время у нас была библиотека, которой не было нигде, тем более на периферии. У нас был Декамерон, не считая все собрания сочинений Толстого, Пушкина, Чехова, Лермонтова! Надсона было издание, Виноградов был, который писал историю династии Романовых. Я ее потом ксерокопировал, когда мы все потом разъехались и растерялись. Этой библиотеки нет давным-давно. Мы жили в Западной Украине, бендеровцы состряпали версию и опять его засадили. Человек, конечно, царство ему небесное, был совершенно уникальный. Я к нему попал, когда мне было десять лет…

Я ткнула вилкой лоснящийся перец, чем-то туго набитый, словно кожаный мешок в дальнюю дорогу.

– Перец – это божественная вещь! – Нацелился вилкой в меня Анатолий Михайлович. – Фарширован рисом и овощами, но при этом закуска холодная! Это по рецепту моей матушки сделали. Она отменно готовила, надо отдать ей должное…

В приоткрытую дверь заглянул робкий хохолок и накрашенный глаз охранницы:

– Анатолий Михайлович, извините, что вторгаюсь, Вас к телефону! – К глазу и хохолку прибавилась вытянутая рука с трубкой.

– Я же сказал, меня нет!

– Это Ваша…

– Дай…

Анатолий Михайлович подался вперед всем телом, оперся о стол локтем, смахнув капустную соломку с усов на пол.

– Да. – Устало выдохнул он. – Да. Я понял. – Он закатил глаза, выслушивая длинную тираду. – И что? Он не отвечает, потому что он занят. Я тебе говорил уже. Не надо его дергать! А я говорю не надо!!! – Поднял он голос. – Ах, ты мать!?! Ты бы раньше об этом пеклась! Мать она!!! Я не кричу! – Медленно проговорил Анатолий Михайлович, и глаза его налились кровью, – я тебе еще раз говорю – с ним все в порядке, он просто занят. Занимайся там своими делами и не надо дергать его по пустякам! Да. Все хорошо. Да. Передам. Позвонит. Да, я сказал! Ты меня слышишь? Ты вообще слышишь кого-нибудь кроме себя!?! – Снова вскричал он. – Я спокоен! Да, я ему скажу. Что тебе нужно? Шины? Зачем? Ааа… Хорошо, я у него спрошу, если ему не нужны, я тебе их отправлю. Все, будь здорова!

Анатолий Михайлович, с силой вдавив кнопку, отключил телефон.

– Вот дура баба! Прости мою душу грешную…, – Он молча опрокинул в себя рюмку водки и занюхал огурцом. – Прости, Танюш…. Два раза после нее женился, баб без счета было, но эта по сию пору бесит так, аж кушать не могу!

– От любви до ненависти один шаг, – сакраментально высказалась я.

– Да нет никакой любви! Я вообще не знаю, что это такое. Любовь….

– Вы серьезно?

– Да…. Если честно, я еще никого не любил в жизни так, как читал это в книжках. Мне может нравиться женщина, я могу быть увлечен ей, но то, о чем пишут и говорят, что имеют в виду под словом «любовь», мне это неведомо. Мне говорят, что я несчастный человек, может, быть да.… Почему так? Бог знает…

– Возможно потому, что полигамность перешла через край?

– Полигамность это норма для мужчины! – Выкрикнул Анатолий Михайлович, как в телефон. – Просто бабы дуры. Все! Они все рождаются дурами. Но женщины, не имеющие внешности покорительной, читают книжки, умнеют, учатся анализировать, у них ведь все время проблемы, которые надо как-то решать. То есть женщина рождается дурой в любом случае, но красивой и так нормально, ее все устраивает, а страшненькая начинает саморазвиваться, выстраивать какую-то концептуальность. Она начинает разыгрывать карту, чтобы не пропасть в этом мире. Подходит к зеркалу, видит себя и думает, а как же мне брать то мужика штурмом, чем? И это очень хорошо. Ведь вообще людей, которые пытаются задумываться, всего три процента на земном шаре.