Григорий Неделько: Ржавый карнавал

– А сколько стоит билет? – Я шарил по карманам в поисках денег.

– Он здесь в первый раз, – пояснил Том. – Ох уж эти новички. – И он лукаво подмигнул билетеру.

– Садитесь на свободные места – представление сейчас начнется, – сказал тот и улыбнулся. Но улыбка его была недоброй.

Как только мы сели, поднялся занавес, и на сцене появилась…

…На сцене я увидел ее. Мою Мэри. Старую и немощную. Она лежала на кровати в больничной палате под капельницей. Его волосы поседели, руки превратились в сухие веточки, она была одета в какие-то грязные лохмотья. Но я сразу узнал свою любимую. Она спала.

А я сидел рядом с ней, около койки. Дряблое лицо, морщины… Словно какой-то художник решил посмеяться надо мной и нарисовал карикатуру. Старость превратила меня в маленькую, сгорбленную куклу.

– Она умирает, – раздался в палате голос доктора. – Мы ничего не можем сделать.

– Но вы же врач! – Мой голос срывается на визг, по лицу текут слезы. – Должно же быть хоть какое-то лекарство?!

– Увы, здесь мы бессильны.

Второй акт.

Место действия меняется: теперь это кладбище. Дождь превращает могильную землю в отвратительную жижу. Капли стучат по крышке гроба, нарушая скорбную тишину. Они играют свой реквием. Свою песню. Песню дождя.

Комья земля слетают с лопаты и постепенно закрывают собой крышку погребального ящика.

– Мэри… Любимая… – Слова встали комом в горле.

Как это случилось? Ведь мы клялись умереть в один день. Жить долго и счастливо. И в горе, и в радости. Но… Но Судьба и Смерть сделали свое дело. Они всегда пожинают свой урожай, урожай полный горя.

Акт третий.

Я пьян. Так пьян, что уже не могу сидеть за столом, но руки сами тянутся к бутылке и наливают в стакан крепкий напиток. Я так хочу залить свое горе алкоголем, но не могу забыться.

– Джим! – Том трясет меня за плечи и кричит. – Джим, очнись!

– Том… Она умерла, Том! И они не спасли ее! Том!

– Успокойся, это просто наваждение.

– Такое часто бывает, я же говорил, – сказал старик билетер. Он тоже склонился надо мной и разглядывал меня, как орнитолог незнакомую бабочку.

– Все, парень, кончился праздник. – Том помог мне подняться. – Тебе надо домой.

Домой…

Я еле переставлял ноги. Билетер смотрел мне вслед. Я чувствовал на спине его взгляд – холодный и довольный…

Я не помню, как с безразличным, металлическим, ржавым скрипом закрылись ворота. Они исторгли меня. Нас. Как нечто чуждое, опасное, ядовитое. Мы оказались на улице.

Праздник закончился – осталась лишь боль. Возможно, в парк опять вернулись тьма и тишина, и аттракционы пропали, и Карнавал исчез, словно его и не было. Не знаю, я ничего этого не видел. Я выпал из этой реальности.

Кто-то стоял рядом со мной. Кто-то… Том… Мне удалось вспомнить его имя. Он проводил меня до остановки, а может быть, до дома. А потом пропал – как и все остальные. Всю жизнь мир удерживал меня, не позволял свалиться в пропасть. Но воздух сделался прозрачным, стены исчезли, земля ушла из-под ног, деревья и люди, и шумные машины, и серые, крикливые птицы зависли в воздухе – а потом исчезли. Я был на полпути к вечности, к пустоте… К забвению.

Лишь в коридоре, поворачивая ключ в замке, я понял, что все еще здесь. Зачем? Для чего? Я стою на этом твердом полу, которого мгновение назад не было. Я плыву в бескрайнем остановившемся потоке ирреальной реальности. Реальной иррациональности. И я поворачиваю ключ в замке…

…Дрожащими руками я поворачиваю ключ в замке.

Дом. Все тот же беспорядок. На полу валяется «Американский психопат», открытый на том самом месте, где Патрик звонит Кортни.

Мэри. Я вспоминаю страшное видение, посетившее меня в Театре. Рука сама тянется к телефону и набирает номер. Два… Один… Ноль… Длинные гудки…

– Алло! – ее чудесный голос разорвал цепь уродливых гудков.

– Привет… это я. – Голос совсем слабый. Я почти не понимаю, где я и что со мной. – Мэри, приезжай… мне плохо… Очень плохо, – слова слетали с языка без моего ведома, без моего участия. То, что всю жизнь хотело управлять мной, наконец получило надо мной контроль. И я не сопротивлялся. – Приезжай скорей… Будь со мной… дорогая.

– Джим, что с тобой? – взволнованно спросила она. Ее слова бессмысленно бились о стену беззвучия. – Джим, все будет хорошо. Я уже еду.

Мне удалось расслышать короткие гудки – она повесила трубку. Нет, не повесила – бросила…

От усталости я валился с ног, и странное головокружение выкручивало меня изнутри, словно стремясь выдернуть из меня душу и лишить ее, разорвав на куски. Я уснул прямо в комнате, на полу.