Ангелина Прудникова - Твёрдость по Бринеллю

Крым Тане неожиданно понравился — здесь было какое-то иное и море и солнце. Целыми днями они лежали на камнях у воды и млели от ничегонеделанья. Таня радовалась жизни, теплу, свету, и за этой радостью совсем забыла о бабушке…

И вдруг, спустя неделю безоблачной жизни, Таня — единственная из четверых — заболела непонятной, жестокой болезнью. Скрутило ее сразу, за один вечер. Ночь она провалялась в бреду, какого никогда не испытывала: какие-то пространные, но плоские, невиданные неземные образы валились на нее с высоты, падали ей прямо на живот, и это было очень больно, но вырваться, уйти от тяжелого сна, от этой боли, у Тани не хватало сил. Бред прерывался только тем, что она вскакивала и инстинктивно, «на автопилоте», во власти кошмара, бежала во двор, в грязную общую уборную. Это повторялось часто и бесконечно, и к утру Таня лежала в постели без сил, белая как полотно, с «высокой для желудка» — как определила всполошившаяся хозяйка — температурой. Хозяйка же решила, что у Тани отравление.

Утром она, с помощью Вадима, подняла слабую Таню с постели, чтобы заставить ее выпить целых три литра розового раствора марганцовки — для прочистки желудка. Таня, готовая на все — не дай Бог, холера! — не отказываясь, послушно пила, кружку за кружкой, теплую мерзкую жижу и, тут же, засунув два пальца в рот, блевала в подставленное ведро. После промывания энергичная хозяйка применила все известные методы, чтобы привести постоялицу в чувство без постороннего, тем более медицинского, вмешательства: она работала в санатории и не имела права сдавать свое жилье приезжим, так что огласка была не в ее интересах. Напоследок, после всех процедур, Тане дали выпить кружку рисового отвара и уложили в постель.

После этого ей не давали есть два дня. Метания в уборную прекратились, но Таня лежала в постели без сил. Вадим наведывался к больной и хлопотал возле нее, за что хозяйка была ему очень благодарна. На третий день он принес с рынка курицу, выпотрошил, сварил бульон и сам покормил им Таню.

Таня возвращалась с того света: дело пошло на поправку. Только после такого форсированного «доморощенного» лечения в организме ее что-то как бы надтреснулось: снадобья так ее «закрепили», что у нее пропала надобность справлять нужду — даже желания не появлялось. Таня поудивлялась день, другой, а на третий — забыла и стала обходиться как-то без этой надобности, словно человеку это совсем не нужно. О своей новой особенности она никому не рассказывала, да и не придавала, по молодости, этому значения: нет — и не надо, так даже удобней. И все же постепенно она поправлялась.

Однажды вечером Вадим повел еще слабую Таню прогуляться. Они пошли к морю, спустились по отвесной лестнице в сто двенадцать ступенек к воде, Вадим сам выбрал на пустынном берегу огромный плоский камень, еще хранивший дневное тепло, и они улеглись на нем рядом, лицами к звездам. Вадим, пользуясь покровом темноты, сжимал Танину руку, но все же боялся признаться, для чего привел ее сюда, на безлюдный берег. Она стала ему еще дороже за время болезни, и сейчас прелесть теплого вечера, глубина темного неба с остановившимися звездами звали его к любви. Близость тонкого девичьего тела вызывала у него мучительное, страстное желание, которое он не мог скрыть, но, не оскорбляя своими просьбами Таню, решался только крепко обнимать ее распростертое слабое тело и глухо стонал, сдерживая страсть и не позволяя себе большего: он берег ее, берег ее для себя. «Вернемся — поженимся, вот только комнату отремонтирую», — твердо про себя решил он.

К радости Тани, пришло наконец время покидать поднадоевший юг и возвращаться на холодный, но такой родимый север, где и болячки-то все исчезают бесследно, стоит только вернуться.

Готовясь к отъезду, Вадим накупил целый рюкзак фруктов: груш, персиков. Таня удивилась:

— Зачем?

— Родителям отвезу, они же тоже хотят.

Такая однобокая заботливость Тане почему-то не понравилась.

— А мне? Я тоже хочу своих порадовать.

Вадим снисходительно улыбнулся:

— А ты свои денежки уже проела.

Таня почувствовала себя незаслуженно обиженной. Вадим повернулся к ней какой-то другой стороной. А впрочем, пусть она приедет без «даров юга» — только бы скорее домой, домой!

По приезде Таня первым делом выспросила у матери, как болела и умирала бабушка. И мать рассказала, что последние две недели бабушка уже не вставала, не ела — только пила, у нее не было сил даже оправляться. Дочери были рядом, но не знали, как помочь матери, а до врача было далеко… А перед самой смертью бабушка вдруг почувствовала облегчение, какой-то душевный всплеск — вроде как в молодость вернулась, — и, лежа, пошевеливая только ступнями ног — пыталась еще и приплясать, — спела частушку с матерком, про Дуню. А через два часа умерла.